пятница, 28 октября 2011 г.
Сергей Говорухин 1961-2011
27 октября, после 9 дней пребывания в коме, после инсульта скончался кинорежиссер и писатель Сергей Говорухин…
 |
Памяти друга
1 сентября «Новая» поздравляла его с 50-летием. Когда я пришел к нему накануне юбилея, он сказал: «Подожди немного, дай приду в себя». Тогда я подумал, может, устал с дороги. Ведь путь из дома на работу очень не близкий, да еще пробки… Он же был физически очень сильный. Даже без ноги, которую отняла в 1995 году война в Чечне.
Его считали человеком войны. Как режиссер-документалист он объездил с 1992 года и Югославию, и Таджикистан, и Чечню, и Афганистан. Но он очень не любил, когда его называли человеком войны. «Все мои фильмы и книги о людях, об их проблемах», — повторял он с грустью, говорил о невостребованности в сегодняшнее время художников духа. Мне кажется сейчас, что его судьба в чем-то близка судьбе его героя из фильма «Никто, кроме нас». Там журналист во время боевых действий в Таджикистане берется за оружие, спасая солдат, своих товарищей. Взрыв — и на этом кончается фильм. И додумывайте каждый свое. Это своего рода отложенная гибель героя и самого Сергея. Между тяжелым ранением в Чечне в феврале 1995 года и сегодняшним днем прошла целая вечность, в которой были фильмы, книги, любовь, дети и еще память о тех, кто не вернулся с войны. Спасибо тебе, Сережа, что ты был с нами.
Вячеслав ИЗМАЙЛОВ, коллектив «Новой»
Публикуем автобиографию Сергея Говорухина, присланную им когда-то в «Новую газету»
«Мечтаю стать лауреатом Нобелевской премии, поправив тем самым свое финансовое положение»
Я родился 1 сентября 1961 года в Харькове. В двухмесячном возрасте был вывезен в город Казань, где в дальнейшем прошли мое детство, отрочество и юность. Однако сам факт рождения в европейском городе Харькове оставил неизгладимый след в моей душе — меня неотвратимо влекла Европа.
Пробыв три дня в Греции, два в Германии и неделю в Израиле, полностью исчерпал интерес к европейскому образу жизни.
С тех пор принимаю свою родину такой, как она есть. То есть не принимаю совсем.
А потом… Потом я стал часто бывать за границей. И с фильмами, и вообще. Влюбился в пленительный Люксембург, рождественскую Швецию, заоблачную Швейцарию и под щемящие звуки шарманки на Монмартре окончательно и бесповоротно изменил свое отношение к Европе. Я готов отдать многое за возможность выпить чашечку кофе у подножия Миланского собора, но к сожалению, этим многим родина меня так и не удостоила…
Но по порядку.
В 1978 году, с горем пополам, я окончил среднюю школу, после чего, как ни парадоксально, поступил на факультет журналистики Казанского университета.
В то время мне еще было невдомек, что скоро журналисты сумеют доказать, что вопреки сложившемуся мнению, именно журналистика является самой древнейшей профессией, и скорее неосознанно, я оставил университет, попеременно работая сторожем, лаборантом, грузчиком.
Два года отслужил в Советской армии, куда призывался с самыми благородными намерениями, а демобилизовался с чувством глубочайшего отвращения.
В 1982 году поступил на заочное отделение сценарного факультета ВГИКа, где в течение шести лет у нас отбивали малейшее желание писать, хотя выданные по окончании дипломы красноречиво свидетельствовали о том, что отныне мы являемся литературными работниками.
Не понимая, как можно быть работником в литературе, трудился сварщиком, монтажником, прорабом, старателем на Севере.
В 1991 году, в паузах между героической обороной Белого дома, открыл небольшую фирму с «ограниченной ответственностью» (до сих пор не могу понять, что это значит), которой руковожу поныне, испытывая чувство глухого раздражения от предпринимательской деятельности и стыда за оборону Белого дома.
Член Союза писателей и Союза кинематографистов России.
Автор сборников прозы «Мутный материк», «Никто, кроме нас…», «Со мной и без меня», «Прозрачные леса под Люксембургом».
С 1994 по 2005 год в качестве военного корреспондента принимал участие в боевых действиях и специальных операциях на территории Таджикистана, Чечни, Афганистана и Югославии.
Награжден орденом Мужества, орденом Сергия Радонежского, медалями «За отвагу», «За воинскую доблесть», «За участие в контртеррористической операции» и другими наградами.
Дважды в своей жизни я пытался совершить подвиг. И оба раза неудачно. Первый раз я струсил на пути к совершению, второй раз у меня перекосило патрон в автомате.
Вероятно, мужество, с которым я пытался совершить подвиг, в конечном итоге и было отмечено орденом. Но уж чего я точно никогда не являл, так это доблести и отваги.
И хотя мои заслуги перед отечеством весьма сомнительны, полученные награды ношу с особым пиететом. Истинно заслуженные люди и без того знают, что они заслуженные. И, по счастью, им уже никому не надо этого доказывать. А мне надо. Потому что себе я уже точно ничего не докажу, а другим еще сумею пустить пыль в глаза…
В 1995 году был ранен в Чечне, вследствие чего лишился ноги и веры в человечество.
В дальнейшем, не считая легких травм и увлечений, был дважды контужен, что настоятельно прошу учесть при чтении моих книг и просмотре моих фильмов.
С 1997 года председатель международного фонда ветеранов вооруженных конфликтов «Рокада».
В 1998 году дебютировал полнометражным художественно-публицистическим фильмом «Прокляты и забыты» (совместно с Инной Ванеевой) о жизни общества на фоне войны.
Фильм, как и другие мои фильмы, был удостоен ряда отечественных и международных кинопремий, перечислять которые я не считаю нужным, поскольку теперь доподлинно знаю, как эти премии распределяются. Очевидно, не отметить такую картину, как «Прокляты и забыты», ввиду ее гражданского звучания было невозможно, но в битвах за признание других картин мне пришлось потратить столько усилий, что волей-неволей я осознал: задача режиссера снимать талантливое кино, а не бороться за это звание путем добычи позолоченных статуэток.
Тем не менее за фильм «Прокляты и забыты» я был выдвинут на соискание Государственной премии в области литературы и искусства за 1999 год.
В результате премию получил Никита Михалков, который на нее вообще не номинировался. И хотя правительство лишило меня публичной возможности отказаться от премии, я перестал отчаиваться после того, как Михалков назвал президента «Ваше Высокопревосходительство», поскольку понял, что подобным образом мне все равно не сыграть.
Так я удовлетворил свое тщеславие.
А спустя время равнодушный к премиям отец рассказал мне, как избыл в себе тщеславие он, когда на фестивале телевизионных фильмов в Ереване призы получили все картины до одной, кроме фильма «Место встречи изменить нельзя». Вот и скажите: смешно это или грустно?
В 2001 году на киностудии «Мосфильм» снял картину «Сочинение на уходящую тему» об уходящей эпохе и том чудовищном мелкотемье, которое идет ей на смену.
В 2008 году закончил полнометражный художественный фильм «Никто, кроме нас…» о любви во всеобъемлющем смысле этого слова.
На этом проекте мне пришлось совместить в себе автора сценария, режиссера-постановщика, продюсера и даже актера незначительного эпизода.
Это переизбыточное сочетание, помноженное на полное отсутствие гонораров, так меня утомило, что на ближайшие пять лет я заранее отказался от всех предлагаемых проектов. Тем более что никто мне их и не предлагал.
Отказался… и через год приступил к съемкам фильма «Земля людей», который закончил в 2011 году. Опять по своей же повести и опять в том же заунывно однообразном качестве: соавтор сценария, режиссер, продюсер, актер эпизода.
Закончив картину, я наконец задался вопросом: что это? Одержимость творчеством или маниакальное стремление протащить на экран свою литературу, при этом заняв в кинопроцессе все руководящие должности.
Ответ на этот вопрос повис в воздухе, а рядом с двумя новыми сценариями под мышкой повис и я, в надежде, что ангел-хранитель, отвечающий за наши кинобезобразия, все же заденет меня своим крылом…
Жить и умереть хотел бы в Москве или в Барселоне. Предпочтительно от старости и по возможности в тишине и покое.
Мечтаю стать лауреатом Нобелевской премии, поправив тем самым свое финансовое положение.
С детства твердо запомнил одно: спросят с тебя. С тем и живу.
28.10.2011
Лётчик Литвинов не боится, а остальные?
— Андрей, в аудиозаписи разговора, которая попала в Интернет, вы говорите, что вам «на связь выйти сказали». Кто?
— Был еще первый разговор, о котором никто не знает, потому что в сетях «гуляет» тот, что состоялся уже с диспетчером транзита, а до него был с диспетчером руления. Во всех аэропортах мира диспетчер всегда объясняет причину и приблизительное время задержки. К примеру, выключилось электричество. Или предыдущий самолет на взлете поломался и остался на полосе — эвакуируют пассажиров, полоса занята. Или плохая видимость, туман на полосе.
А здесь — мне диспетчер не отвечает на вопрос. Просто запрещает вылет. Я говорю: «Мы что, арестованы? Экипаж и пассажиры на борту — арестованы?» Он опять молчит. Я говорю: «Вы не делайте заложниками вашей ситуации меня, пассажиров, наш самолет и экипаж! Не усугубляйте без того свою непростую ситуацию». Вот тогда он мне сказал, чтобы я вышел на частоту диспетчера транзита. И начался уже тот разговор, который все слышали.
— В вашей практике это был не первый инцидент такого рода?
— Да сплошь и рядом такие инциденты! Во многих аэропортах России становится чуть ли не модой подъезжать со свистом на супердорогих автомобилях прямо к трапу самолета. VIP-персоны — ладно, никакой проблемы нет, во всех аэропортах для них существуют удобные микроавтобусы, которые привезут их в специально существующие VIP-залы, где уже накрыты столы: бутерброды, шампанское. Но им этого мало, им надо показать свое превосходство, понты.
— Как герои Островского: «Ломай забор, в ворота не поеду…»
— Все вокруг ломай, я иду! Замрите все! А я не могу мимо таких вещей спокойно проходить. Я все время вступаю в перепалку, требую вести себя по правилам. Потому что это все становится допустимым от того только, что у нас люди очень напуганные. Ко мне после случая с губернатором подходили многие мои коллеги-летчики и говорили: «Никто бы не сделал того, что ты сделал. Не рискнули бы». Какие-то мелкие начальники вообще не знали, как себя со мной вести: то ли хвалить, то ли ругать, то ли подальше отодвинуться, закопаться, то ли, наоборот, бежать в объятия….
— Когда вы сказали диспетчеру, что уже закрыли двери, вы их действительно уже заблокировали? И знал ли губернатор Мезенцев о том, что вы грозились не пустить его в самолет?
— Ну конечно, он знал, потому что ему уже передавали, что «командир там бунтует…». И когда он подъехал с целой свитой к самолету, а двери закрыты, им ничего не оставалось делать, как стоять и руками махать. Машут снизу, я шторку на окне поднял и сразу закрыл ее, чтобы даже не видеть их и не слышать. Они поволновались, конечно, потому что когда я наконец заставил себя сказать бригадиру: «Ладно, открывай, пускай заходят», один его сопровождающий, который чемодан ему подносил, так побежал, что упал. Поскользнулся на трапе.
У меня на борту было 120 человек. Если бы я пошел на принцип, обесточил самолет и заявил бы: «Пожалуйста, назад, в аэропорт!» — они бы не смогли вылететь в течение суток. Так нельзя было поступать по отношению к пассажирам.
Я подчеркиваю: вся эта история не имеет никакого отношения к принципиальности. Если бы мне диспетчер сказал, что везут донорскую почку, в Москве очень ждут, человек без нее погибает, застряли в пробке или по каким-то медицинским причинам опаздывают, я бы задержал рейс на час, на два, на три. Обратился бы с этим к пассажирам и уверен, что они бы меня поняли и поддержали. И я бы не пошел на принцип. И вот я очень хочу, чтобы люди поняли, чем отличается принцип от человеческого достоинства.
— Видимо, и губернатор что-то понял про человеческое достоинство…
— Как только взлетели, мне была передана просьба о том, что губернатор хочет со мной поговорить. Я отказался, я не хотел с ним ни о чем говорить. Через час уже примерно мне бригадир сказал, что он так и не уходит, стоит за дверью кабины, мешает работать. И что он хочет извиниться перед пассажирами. Я даже не поверил своим ушам: оказывается, уже в самолете к губернатору пришло осознание, что в самолете — ЛЮДИ. И тогда я вышел из кабины, он только начал говорить, я перебил: «Подождите, давайте сначала я скажу все, что у меня накипело. Вот 50 минут люди вас ждали, 50 минут в самолете сидели!.. Может, ваши шестерки обязаны вас ждать, пока вы паритесь в баньке или сидите в ресторане, может, их обязанность такая, но я не нанимался к вам…» Он извинился и передо мной, и перед пассажирами…
И сегодня никто не сможет заткнуть мне рот: пусть не стараются и не ищут разные лазейки.
— А были такие попытки?
— Да, но это уже касалось не ситуации с губернатором, а одной моей фразы, сказанной в телепередаче «НТВшники». Там был парень, который называет себя «Человек-Петербург». И я к нему так и обратившись, сказал: «Вы не могли бы забрать двух петербуржцев, которые раньше разводили мосты в Ленинграде, а теперь разводят всю страну?» И вот пошли такие вялотекущие звоночки: «Ты там критикуешь российское правительство!»
— От кого?
— Ко мне они пришли через десятые руки, и я не знаю ни чина, ни фамилии того, кто это начал. Знал бы — немедленно бы обнародовал. Но я хочу к нему обратиться через вашу газету. Я подскажу ему, куда стоит позвонить. Например, жене Лужкова, пусть она вернет миллиарды, которые увезла из страны; или министру финансов Московской области… Я могу целый список составить, кому нужно быстренько позвонить. Не надо меня беспокоить, я для страны не опасен. Я просто высказывал свое мнение. Это — моя страна, и будьте любезны мое мнение потерпеть, пока я не помру. Я хочу жить в России, а не в Северной Корее, где «дорогой, любимый руководитель» все за всех решает. У нас из-за «дорогого любимого товарища тандема» все дороги стоят, если их везут в Кремль. И их не волнует, когда скапливается по 15-20 самолетов — люди не могут вылететь, если одно из их величеств летит. Такого нет нигде, мне есть с чем сравнить. Я как-то подсчитал, что я облетал около 70 стран мира. Я провел почти 15 тысяч часов в небе, у летчиков даже тысяча считается уже серьезной цифрой. «Я видел хижины и видел я дворцы», как поет Макаревич, я видел страны, обделенные природными ресурсами, и видел, что там люди живут достойнее и богаче, чем у нас в общей своей массе. Почему у нас, в стране, где бьет нефть, люди получают копейки? Почему так трудно живут?
Я не экономист, но очень хорошо умею считать, и я вижу, как все бездарно расходуется. Скажите, что такое 160 миллиардов, выделенные на дороги? Я этого не понимаю. У меня высшее образование, но я не понимаю. Спросим всех экономистов страны — никто не ответит на этот вопрос. Потому что мы же не знаем, сколько стоит километр дороги. Может, копейки, может, нет — не знаем. Скажите человеческим нормальным языком — русским богатым языком. 160 миллиардов — это 200 или 300 тысяч километров? Или 2 тысячи? Выделили туда, выделили сюда — всюду выделили миллиарды. Сплошное жонглирование цифрами, раздутие щек по ТВ, слова, которых люди не понимают, — ни юристы, ни экономисты, а что уж говорить о бабушках, у которых нет образования. Это все недоступно, власть у нас резко взлетела вверх по вертикали, а народ рухнул вниз и лежит по горизонтали. Вы назовите мне хоть одну область, где у нас был бы порядок. ЖКХ разваливается, трещит по швам. Аэропортов новых как не было, так и нет, а старые продолжают разрушаться. Малый бизнес душат…
Я захожу в поликлинику — разруха. Дочка учится в школе в Дегунине — зданию 36 лет, ни разу не было капитального ремонта. Подмазывают, подкрашивают на какие-то копейки, собранные с родителей.
— У вас одна дочь?
— У меня двое детей, младшей 8 лет, старшей уже 16, она в этом году заканчивает школу. Собирается стать авиадиспетчером.
— Ну все, конец опаздывающим губернаторам. Их команды о задержке рейса до летчиков теперь даже не дойдут.
— Это точно, дочки у меня боевые. И жена с характером, когда ей стали говорить, что, мол, муж себе позволяет такие вещи говорить по ТВ, она в ответ: «Я давно с ним живу и ничего нового для себя не увидела. Он всегда таким был». Я действительно дрался всю жизнь, характер такой — не переношу несправедливости. Может быть, потому что вырос на фильмах о войне, и для меня высокие слова — не пустой звук. Потому что мой дед прошел всю войну на передовой и не дошел до Берлина 30 км — потерял ногу, но никогда не вел себя, как инвалид, которому все должны. Огромный, здоровый, мой дед вставал в 5 утра, делал зарядку и шел на протезе на фабрику работать и всю жизнь там проработал. Он дожил до 85 лет…
Я — первый летчик в семье. Отец покойный был строителем, а мать — преподаватель русского языка и литературы.
— Правильные, значит, книжки читали.
— Да нет, читать я не очень любил. Музыкой увлекался, пел. Я родился и вырос в Ташкенте, и у нас там была группа довольно-таки известная. Но еще сильнее увлекало небо, и после школы я уехал в Актюбинск, там в Высшем летном училище гражданской авиации проучился 4 года и два месяца, по распределению попал в Брянск, там проработал 5 лет, а в 1991 году переехал в Москву. Что я вынес из родного города и из страны СССР? Мы никогда не различали наций, росли вместе: узбеки, армяне, русские, евреи, корейцы, казахи. И я считаю омерзительным, когда политики пытаются разыгрывать национальную карту. И когда они пренебрегают нуждами людей, строят себе дворцы… Этим они и будут памятны. 30 лет уже нет Высоцкого, а до сих пор поют его песни, покупают его диски, и дети знают, кто он такой… А кого сегодня помнят из политиков, и уж тем более из чинуш, которые не давали ему шагу ступить?
— Можете словами Высоцкого объяснить феномен того, что происходит сегодня? Вы же знаете все его песни…
— Наверное, применительно к ситуации я бы вспомнил «Настоящих буйных мало…». Я благодарен судьбе за то, что ситуация, сложившаяся в Иркутском аэропорту, стала так широко известна. До этого меня не слышали, теперь я смог выразить то, что хотел сказать и говорил всю жизнь. Может, кто-то на своем месте сделает так же, и чем больше люди будут выстраивать линию собственного сопротивления против того, что их принимают за муравьев, тем меньше будет охоты у высокопоставленных лиц потакать собственным капризам за счет времени, нервов и здоровья людей. И тем меньше будет таких подленьких, холуйских голосов авиадиспетчеров: «А мы вас не выпустим…»
Мне пишут сейчас, поддерживают, восхищаются… От этого почему-то грустно: я всего-навсего выступил мальчиком из сказки про голого короля. Попытался высказать то, что думал. Мне неловко… Среди писем есть такие, которые я не могу читать спокойно. Вот, к примеру, женщина пишет из глубинки: «Сыночек, низкий поклон твоей матери. Приезжай ко мне, пожалуйста. Я на свою пенсию куплю тебе коньячка, испеку пирожков, и мы с тобой посидим в моем доме». Я, знаете, хочу все бросить, найти ее… Сам ей отвезу пирожков, крышу отремонтирую.
Подписаться на:
Сообщения (Atom)
