Работники колонии готовились к приезду Ходорковского – будто к визиту английской королевы.

Никаких УДО, сидеть будет от звонка до звонка!

ИК-7 в Сегеже стала на минувшей неделе самой знаменитой зоной страны.
В пятницу в отмытом до блеска белом автозаке сюда привезли экс-главу "ЮКОСа" Михаила Ходорковского.
«Известия» проверили, в каких условиях предстоит провести ему ближайшие 5 лет.

Сегежа (ударение на второе «е») в переводе с финского – чистая, светлая. Так называется река, рядом с которой сначала проложили железнодорожные рельсы, потом поставили станцию, а уж после к этой станции «приделали» городишко.

Оказался он далековато от центров цивилизации: даже город с выразительным названием Медвежьегорск, даже Кондопога («медвежий угол») – и те ближе. А тут, в Сегеже, – все леса да болота. На дорогу выходят непуганые лоси. До Петрозаводска – 260 километров, до Питера – 700 по отвратительной и узкой трассе. За 200 километров до Сегежи заканчиваются не только населенные пункты, но и бензоколонки. «Обсохнешь» — можно ночь простоять на обочине.

"Начинаем зарядку! Руки вверх!"

Когда-то жизнь била в городе ключом. Работала птицефабрика, дымил целлюлозно-бумажный комбинат, коричневые пакеты с его эмблемой знал весь Союз. В те времена каждый третий житель Сегежи работал на ЦБК. Сейчас комбинат, как говорят местные жители, загибается.

Теперь в Сегеже «градообразующее предприятие» – зона: на улицах, куда ни глянь, или человек в серо-голубой «камуфляжке», которую носят охранники, или бывший зек с серо-голубыми наколками. Мужиков, чтобы трудоспособные да несудимые, не хватает, так что в охране ИК-7 и женщины служат.

От птицефабрики осталось только название микрорайона да пяток жилых домов. Окнами они упираются в тройную «колючку» и вольеры с овчарками. Колония общего режима, "курятник" на 1300 зеков.

Жителей окрестных домов, по их словам, соседи не пугают — наоборот, от них польза. «Расконвойников» (тех, кому разрешено выходить за пределы колонии) посылают в квартиры для домашних работ: кому смеситель поменять, кому стекло в окошко вставить. «Приходил паренек, молоденький совсем, когда труба потекла, — говорит Зоя, живущая рядом с зоной. – Не скажу плохого: тихий, аккуратный».

Одно неудобство: каждое утро, в 6 часов 10 минут, людей в домах будят бодрые мелодии и ритмы зарубежной эстрады, летящие из лагерных репродукторов: «Начинаем зарядку! Руки вверх!» Скоро вместе со всеми их будет поднимать и бывший глава "ЮКОСа". В пятницу его этапировали на «птицефабрику».

«Ходорковский? А кто он?»

Появление «вип-заключенного», кажется, не очень взволновало флегматичных северян. В Сегеже не все даже знают, что за Ходорковский такой, хотя видят, что благодаря новому гостю города об их Сегеже теперь каждый день по телевизору говорят.

«Всю неделю только и слышала, что к нам на зону кого-то везут, – кивает женщина-сторож на автостоянке. – Известного такого, как же его...»

Консьержка в общежитии откладывает вязание: «Ходорковский? А чего натворил-то?» Мужчины осведомлены лучше. «Я сам три года отсидел, – объясняет таксист Лёша. – Вот хочу на него посмотреть».

Лёша как раз высаживал пассажира рядом с вокзалом, когда подошел поезд из Петрозаводска. В одном вагоне все окошки были зашторены наглухо. Вокзал оцепили. Лёша понял: зеков привезли. Из вагона вывели стайку людей в черном. Таксист напрягся. «Уж я и так высматривал, и эдак, ну не было его там! – досадует он. – Неужто не привезли? Или пропустил?»

Как рассказал местный сотрудник ГИБДД, Ходорковского доставили в Сегежу не в вагоне вместе с другими зеками, а раньше – в автозаке. Накануне, в четверг, начальник ИК-7 лично отправился за ним в Петрозаводск.

В отличие от горожан, работники колонии готовились к приезду Ходорковского – будто к визиту английской королевы. Они, конечно, изо всех сил делают вид, что он для них — обычный зек.

«Кто это? – в ответ на вопрос о бывшем главе "ЮКОСа" сквозь зубы цедит на ходу человек в камуфляжке с погонами большого начальника. Он идет к воротам колонии быстрым шагом, успевает еще бросить: – Я что, всех заключенных должен по именам знать?!»

Он занят другими делами. В комнате для приема передач на зелененькой, веселенькой такой расцветочки решетке, прилеплена бумажка: «Осторожно! Окрашено!» — идет подготовка к встрече целой армии уфсиновского начальства, которая десантировалась в Сегеже перед «днем «Ч». В местных гостиницах в четверг уже мест не было, говорят – командировочные понаехали из Петрозаводска, из Питера и аж из самой Москвы. Да что ФСИН – из прокуратуры нагрянули!

На первое время Ходорковского поместили не в саму колонию, а в соседнее здание следственного изолятора. Это обычная практика. Говорят, для него подготовили сразу три камеры. Вокруг зоны тут же раскатился слух: олигарх себе хату выбирать будет. Но дело скорее в другом: есть такая практика в СИЗО – «особо одаренных» зеков так изолируют, чтоб даже за стенками соседей не было. Для этого и нужны две лишние пустые камеры.

После СИЗО Ходорковского определят в 9-й отряд, так называемый «рабочий». Экс-главе "ЮКОСа" предстоит трудиться на благоустройстве колонии: ямы копать, стекла вставлять. Никакой «шерстяной», как говорят зеки, работы, вроде кухни или прачечной, ему не светит.

На "пионерской" зоне

Зона – то место, где воплощены главные завоевания коммунизма: все дружно трудятся, а их быт и досуг заботливо и совершенно бесплатно обеспечивает государство. Раз в два года экс-главе ЮКОСа полагаются: шапка, костюм х/б, 2 сорочки, теплые брюки, тапки и валенки, раз в год – белье, рукавицы и 2 пары портянок. А также матрац, одеяло, подушка.

Нормы питания тоже определены. Будет хорошо работать – получит доппаек. Жить ему предстоит в комнате на 40-50 человек с двухъярусными железными койками. Свидания с родными разрешены: в течение года 6 краткосрочных и 4 длительных. Передачи – 12 раз в год.

В «семерке» наше светлое «вчера» ощущается очень остро: зону называют «пионерской». Это даже больше, чем просто «красная». То есть мало того, что тут правят не воры, а администрация, так она правит еще и «строем и с песней». И это даже не каламбур, в «семерке» в большой чести смотры художественной самодеятельности и спортивные мероприятия. В здании администрации на стенде висят соответствующие фото. Помню, в детстве я однажды была в пионерлагере, там тоже видела такое.

– Ну, не очень строгая зона, бывает хуже, – пожимает плечами Алексей, еще недавно работавший в «семерке». – В целом все, как на обычной «красной» зоне. Есть люди авторитетные, блаткомитет, но нет воров.

Когда новый зек попадает сюда, продолжает Алексей, ему, как и везде, предлагают подписать заявление и войти в «актив», то есть начать сотрудничать с администрацией. Можно не подписывать, но администрация умеет убедительно склонять к сотрудничеству. А уж УДО без него и вовсе не видать.

Для УДО, как знают на зоне «по другую сторону», можно найти и другой повод.

– Например, родители одного заключенного делали ремонт в колонии, стройматериалы подвозили, за это их детей выпускали по УДО, – рассказывает Женя, отсидевший в «семерке» 4 года.

"Стучат" на «пионерской» зоне многие. Поэтому получить с воли что-то недозволенное, тот же телефон, при большом желании и больших деньгах можно, а вот долго удержать – не получится, говорит Алексей. Обязательно, мол, выдадут.

– Хотя прячут они, конечно, хорошо, -- усмехается Алексей. – Я сам играл с ними в эти «кошки-мышки».

Сами зеки к таким разговорам относятся скептически. Женя говорит, что любые вопросы решаемы.

– Есть деньги – все у тебя будет: и телефон, и компьютер, – усмехается он. – Главное – записаться в «актив» и делиться, с кем надо.

Огурчики-помидорчики

Распорядок дня также напоминает о пионерском лагере. С одной разницей: здесь говорят «личное время», не называют его свободным. А так – воспитательные мероприятия, культурная программа.

В лагере – 1300 человек, из них 300 – на строгом режиме, но это отдельный участок. Те, кто на общем, делятся на отряды человек по 100 и живут в комнатах на 20-25 коек. Железных, двухъярусных.

Кормежку знающие люди сравнивают с армейской. Говорят, что в колонии кормят лучше. Особенно тех, кто работает.

– Я в армии не служил, так что не знаю, – смеется Женя. – А так – рис, пшено, сечка. Мясо – редко и мало. То есть соя.

– Соя?

– А ты думала, мясо дают?.. Не, это – за свои.

«За свои» -- значит, за деньги, которые заключенному разрешается иметь на личном счете. Официально из них можно тратить 2250 рублей в месяц.

– Ерунда! – машет рукой Женя. – Если есть деньги, то идешь и покупаешь, что захочешь и сколько захочешь. И передачки можешь хоть каждый день получать. Можешь вообще в столовку не ходить, есть только свое. Главное – делиться с бригадиром и отрядником.

Алексей усмехается.

– Ловили мы таких, которые пытаются в столовую не ходить, -- говорит. – Отлавливали и с жареной картошкой, и с курицей, кто-то даже пироги печь ухитрялся.

– А почему нельзя?

– Не положено!

В колонии есть собственное приусадебное хозяйство: петрушка-укропчик, помидорчики-огурчики, картошка и даже кролики. Женя говорит, что зеки это все выращивают. Едят другие.

Живет лагерь в три смены. У первой подъем в 6 утра, у второй – в 9, третья спит до 16 часов. Это означает, что зеки в Сегеже в три смены вкалывают. Загадка, которую мне не удалось разрешить: в городе свободным-то людям работы не хватает…

– Работа, конечно, дело добровольное, но все равно заставят, – добавляет Женя. – Отказался – 10 суток ШИЗО.

Работа разная. Есть такая, за которую и на воле люди в Сегеже поборются. Скажем, «фирма», так зеки прозвали авторемонтную мастерскую: здесь выполняют любые слесарные-малярные работы. Жители Сегежи чинят машины на зоне с большим удовольствием.

На деревообработке раньше клепали столы-стулья, а теперь зеки даже деревянные срубы ставят. На «пластмасске» штампуют пластиковые крышки для ЦБК. В инструментальном цеху работают фрезеровщики. Бондарный участок (бочки делают), котельная – для тех, кто на строгом режиме. А самая «шерстяная» работа – кухня, конечно, и прачечная.

– Устроишься в прачечную – каждый день сможешь мыться, -- рассказывает Женя. – А так – только раз в неделю. Баня одна на всех, на отряд дается час.

Формально работу можно выбирать. На самом деле – все идут, куда пошлют.

– Если ты с мозгами и руками, на хорошую работу устроишься, -- уверяет Алексей.

– Сложатся отношения с отрядником, будешь делиться с бригадиром - будет тебе и работа хорошая, – говорит Женя.

Оплата зековского труда в «семерке», по его словам, тоже вполне «пионерская».

– Я вот получал 7 рублей в месяц.

– 7 тысяч?

– 7 рублей!

Вряд ли Михаил Ходорковский относится к тем, кому удастся получить «неформальные» послабления. И бывалые зеки, и знающие сотрудники ФСИН говорят, что он – слишком заметная фигура, чтобы кто-то ради него рискнул пойти на нарушения. Ведь вот он еще и прибыть не успел на зону, а туда уже начальства понабежало.

-- Он и сам никогда не пытался пользоваться какими-то, как вы говорите, «неформальными послаблениями», -- добавляет адвокат Ходорковского Вадим Клювгант.

В «семерке» Ходорковскому предстоит провести пять лет. Надежды на условно-досрочное освобождение у него мало. Как рассказали источники «Известий» в колонии, перед прибытием экс-олигарха у них прошло селекторное совещание, на котором четко и внятно прозвучало: никаких УДО, сидеть будет от звонка до звонка.

Да кто он такой, Ходорковский, чтобы все ему, все ему?

По данным июньского соцопроса фонда «Общественное мнение», 77% россиян не интересуются судьбой бывшего главы ЮКОСа Михаила Ходорковского, а 33% вообще не знают, кто он такой.
Две недели назад доля равнодушных и незнающих среди жителей карельского райцентра Сегежа в 270 км от Петрозаводска наверняка перекрывала этот среднероссийский показатель. Теперь, когда весь город знает, что Ходорковский прибыл отбывать свой второй срок на местную зону ИК-7, незнающих в Сегеже не осталось.

Осужденный олигарх стал для 32-тысячного города воплощением несправедливости — не в том смысле, что сел не за дело, а в том, что таких, как он, сидельцев, в Сегеже полторы тысячи, а все внимание — ему одному.

«Да кто он такой, Ходорковский, чтобы все ему, все ему? — раздраженно спрашивает продавщица в магазине у входа в колонию — здесь закупаются едой для передач осужденным приехавшие к ним родственники и сами служащие колонии, для них здесь руками зэков построены четыре пятиэтажки. — Воров у нас тут своих полно, а если богатый, так пусть на дорогу скинется — чтоб возили мягко!»

Ходорковского привезли с таким длинным кортежем, какого «семерка» еще не видела, рассказывает она: впереди сопровождение, сзади сопровождение, начальник колонии на своей машине, а посередине — белый автозак.

Белый автозак определенно впечатлил местное население.

— Соседка на зоне служит, сказала, что привезли важняка одного, — сплетничает покупательница печенья, сама бывшая сотрудница. — Сказала, что он приехал один, а за обычным этапом, который в тот день пришел, отправили один автозак на всех, и не белый, а серый, и не новый, а старый. Ну прямо как вор заехал!

— Он и есть вор, — процедила продавщица.

Сегежская «семерка» — единственная колония общего режима в республике. Когда анонимные источники в федеральном ФСИН рассказали, что Ходорковский этапирован из московской «Матросской Тишины» в Карелию, стало очевидно, что туда, в Сегежу, ему и дорога. Но республиканский ФСИН информацию не подтверждал и не опровергал, а гражданской власти ничего и не сказали. Что в город приехал Ходорковский, глава района Виктор Мудель узнал только от первого приехавшего в Сегежу журналиста.

Пространство зон

История города прочно связана с местными зонами (кроме «семерки» в районе есть еще СИЗО и колония строгого режима), говорит Мудель. Из-за населенности района зонами Муделя даже включили в состав общественной республиканской комиссии при УФСИН, он не раз бывал в «семерке», но разговоры о Ходорковском ему очевидно неприятны. «Ну а что Ходорковский, — раздражается он в ответ на расспросы про колонию. — Ну приехал, ну сидеть будет — городу-то что?»

Раньше от местных зэков пользы городу было много.

Колонии были заложены здесь для строительства Сегежского целлюлозно-бумажного комбината в середине 1960-х: зэки строили цеха, стойка была обнесена колючей проволокой. Потом на комбинат поставили импортные бумагоделательные машины, а зэки отстроили рядом жилой микрорайон.

Еще сохранилась Старая Сегежа — это несколько десятков двухэтажных деревянных домов разной степени изношенности: где-то отвалились балконы (на их месте деревянные заплатки), где-то уже стоят пластиковые стеклопакеты.

Двери подъездов открыты настежь, соседство с зоной никого не пугает.

Судя по отчетам местного УВД, преступность в Сегеже даже ниже средней по Карелии: случаются «хулиганка» по пьянке, кражи от безработицы, убийства на бытовой почве.

Утром, когда ветер дует с Выгозера, на котором стоит комбинат, он приносит в Сегежу несильный, но отчетливо неприятный запах химикатов, которые используются при варке целлюлозы. Сейчас производство модернизируется, после чего, как обещает владелец комбината, компания «Интерлеспром», он больше не будет портить воздух: газы будут сжигаться в специальной камере. Жидкие отходы производства после очистки комбинат сливает в озеро, и, хотя рыба охотно идет на место сброса, местные брезгуют рыбачить «под трубой».

Несмотря на нечистое соседство, сегежане гордятся тем, что комбинат — мировой лидер в производстве бумажной упаковки, от мешков для сухого цемента до коричневых пакетов для IKEA. Ближайший магазин шведской мебели — за семьсот километров, в Санкт-Петербурге.

Раньше на комбинате работали девять тысяч человек, почти треть населения города, сейчас только две с половиной тысячи. Главная альтернатива при трудоустройстве — колонии. «Молодые мужики идут в «вохру», если прилично говорить, то это младший инспектор. Женщины — в «шмональщицы», ну то есть передачи досматривают, — рассказывает местный повар Владислав. — Это если сами не сидели, конечно». Там зарплата нормальная, пятнадцать тысяч, говорит он, и на пенсию рано: с учетом северного коэффициента можно и в 40 лет выйти.

«Сначала медленно порежу хлеб, потом медленно порежу тебя»

«Карелия с советских еще времен была оазисом законности в учреждениях, все зоны в республике всегда были «красные», то есть подконтрольные администрации, — вспоминает ветеран системы исполнения наказания республики Гуршад Гульмалиев. Перед выходом на пенсию в 2004 году он служил помощником начальника УИС по соблюдению прав человека. — Старики, «законники» — они к нам просто не садились, знали, что тут их задавят». То есть воры-то есть, но большая часть осужденных — так называемые мужики, люди, непричастные к «понятиям».

«Семерка», по воспоминаниям Гульмалиева, зона довольно спокойная, во всяком случае, серьезных жалоб оттуда в последние годы не поступало, преступлений не было. Историй, чтоб кто-то кого-то порезал, как Александр Кучма Ходорковского в краснокаменской колонии, точно не было.

В соседних зонах были «плохие криминальные истории, даже со смертельным исходом, но это на строгаче», вспоминает один из адвокатов, работающих с осужденными из местных колоний. «Семерка» более благополучная.

«Осужденные разные бывают, конечно, психика у многих сложная, но чтобы один осужденный другого порезал или зарезал — нет, я такого про «семерку» не помню», — уверяет и Гульмалиев. Местная пресса писала про эпизод начала 2000-х, когда только что прибывший по этапу из колонии для несовершеннолетних парень, не зная, что перед ним старожил-убийца, потребовал, чтобы тот быстрее резал хлеб.

Сейчас медленно порежу хлеб, а потом так же медленно порежу тебя,

вспоминал его слова тогдашний замначальника колонии, уточнив для впечатлительного журналиста, что на его памяти это единственный такой случай. Впрочем, и тогда до поножовщины не дошло.

С тех пор руководство колонии несколько раз сменилось — как правило, это горизонтальная ротация. Новый начальник «семерки» Игорь Михальченко занял свое место в апреле 2011 года, до того он служил начальником СИЗО.

Накануне этапирования Ходорковского в колонию прибыла проверка по линии ФСИН из Петрозаводска и из Москвы. К их приезду зэки-бесконвойники подремонтировали дорогу, ведущую в зону прямо вдоль «колючки», — присыпали особо крупные ямы щебнем. Зато внутри подготовились к приезду Ходорковского. «То там стеночка свежекрашеная, то там», — рассказывает побывавший на прошлой неделе в колонии адвокат.

Церковь бдит

Сотрудники колонии благоразумно не общаются с журналистами. Запрета нет, но кругом видеокамеры: в колонии, как рассказал весной один из представителей администрации районной газете, установлена новейшая система видеонаблюдения за жизнью внутри и по периметру снаружи. Запретные участки мониторят датчики движения.

Главная камера закреплена на куполе церкви, построенной в зоне три года назад.

Система видеонаблюдения заменила в «семерке» привычных часовых на вышках, но не собак, громко лающих за забором — впрочем, не настолько громко, чтобы заглушить трансляцию «Маяка». За музыку, которую передает государственная радиостанция, администрация может быть спокойна: никакого шансона.

Из-за приезда комиссии с проверкой сотрудники колонии неразговорчивы. После первого же вопроса сотрудник в сине-сером камуфляже повел корреспондентов «Газеты.Ru» «на переписку» в здание дежурного, совмещенное с туалетом для посетителей. Ходу было метров двадцать.

— Вы Ходорковского уже в зоне видели? — переспрашивать пришлось быстро.

— Зэка? — высокомерно спросил охранник.

— Михаила Ходорковского, да.

— Ну видел, — с неожиданной гордостью сказал охранник.

— Вы сами про него что думаете?

— Он зэка! — еще более высокомерно отрезал охранник и потребовал документы.

Переписав номера редакционных удостоверений, охранники потребовали «покинуть режимную территорию». Вслед корреспондентам для контроля был отправлен молодой парень на немолодом велосипеде. Увидев вытащенный мобильный телефон, он схватил рацию.

— Посторонние ведут видеосъемку, какие мои действия?

— Мы сняли их с купола, — сообщила рация, подтвердив рассказы про практическое применение храма на зоне. — Мы вызвали ППС.

ППС, впрочем, не приехала.

Осужденные тоже знают, что в «семерку» привезли Ходорковского, — якобы со слов самих сотрудников. По словам адвоката,

зэки опасаются, что жизнь того отряда, в который его определят, осложнится из-за дополнительного внимания со стороны администрации, зато колонии в целом такой заметный зэк скорее полезен — из-за дополнительного внимания к самой администрации со стороны разных проверяющих инстанций.

Иметь в «семерке» мобильный телефон сколько-нибудь долго практически невозможно, говорит адвокат: сдадут соседи. Владельцу телефона его обнаружение грозит штрафным изолятором, что делает невозможным условно-досрочное освобождение (УДО). Пронесшему на зону телефон сотруднику колонии разоблачение грозит уголовным делом: недавно был осужден инспектор СИЗО, который за тысячу рублей пронес за колючку мобильный и DVD-диск с порнографией. Он отделался условным сроком.

Легально осужденные могут звонить на свободу по таксофону — несколько минут в неделю, по карточкам, которые покупают или родственники, или сами зэки из 2000 рублей, которые им разрешено тратить на покупки в местном магазине. Цены ресторанные: сигареты по сто рублей, лапша быстрого приготовления по 25. Есть ли в таксофоне выход на межгород — неизвестно.

Девятый хозяйственный отряд, куда определили Ходорковского, занят работами на самой зоне.

Работа — это для воров зазорно, а для «мужиков», наоборот, хорошо, говорит другой адвокат, представляющий сидельцев ИК-7 в суде: это означает, что осужденный готов работать, что важно для получения хорошей характеристики от администрации.

Направление в этот отряд не значит, что Ходорковский будет заниматься только хозработами: в колонии есть автомастерская, свиноферма и курятник, свой огород и столярный цех, где делают срубы и деревянную мебель. В Краснокаменске Ходорковский должен был выучиться на швею-моториста, чтобы строчить рукавицы. Здесь его навыки не пригодятся.

Собственное подсобное хозяйство неплохо обеспечивает зэков мясом и овощами, рассказывает адвокат, клиенты на кормежку не жаловались. Об этом же говорит и один из бывших зэков: «Яйца и молоко есть всегда». Те зэки, у кого остались на свободе родственники, могут получать продуктовые посылки — 12 штук в год, письма можно получать без ограничения. Четыре раза в год не нарушающему режим осужденному дается долгосрочное, на три дня, свидание в специальной гостинице внутри колонии, еще шесть раз можно поговорить по телефону, видя осужденного за стеклом.

За те несколько лет, что Ходорковский провел в краснокаменской колонии под Читой, его жена Инна несколько раз ездила к нему на свидания, первый раз — вскоре после этапирования. Дорога из Москвы в Краснокаменск занимала больше суток. Дорога в Сегежу — около 20 часов.

Отпускают больше половины

Почему УДО будут рассматривать с Сегеже
Первая попытка получить УДО адвокатками Ходорковского была предпринята в конце мая, во время нахождения экс-главы ЮКОСа в московском СИЗО «Матросская Тишина», но тогда Преображенский райсуд Москвы вернул...

Здесь же, в Сегеже, будут рассматривать ходатайство Ходорковского об УДО, если он повторит попытку получить его. Формально Ходорковский может обращаться в Сегежский суд уже сейчас — он отбыл половину назначенного ему тринадцатилетнего срока, но в действительности администрации ИК понадобится несколько месяцев, от трех до шести, чтобы составить свое мнение о его поведении, говорит еще один адвокат, работающий с сидельцами «семерки».

Статистика удовлетворения ходатайств об УДО в этом суде «положительная, уходят больше половины»,

говорит он.

Точные цифры в суде (он занимает самое красивое здание в Сегеже) не сообщают, председатель суда Ашот Погосян отказался общаться с «Газетой.Ru», сославшись на плотный график заседаний. Известна только статистика по обращениям за УДО — больше 1200 за 2010 год.

Формально суд должен обратить внимание на поведение осужденного, его работу в зоне и возможности трудоустройства после освобождения. Важно не иметь взысканий — в Краснокаменске Ходорковский не получил УДО из-за наказания за то, что он якобы «распивал чай в неустановленном месте».

Характеристика из колонии — не главное, утверждает другой адвокат: в его практике бывали случаи, когда ходатайство не поддерживала администрация или прокурор по надзору, а суд его удовлетворял, бывало и наоборот — администрация и прокурор за, а суд против.

«Но это все про простого зэка, не про Ходорковского, — признает другой адвокат. — Будем откровенны:

если у него проблемы на уровне Кремля, то и решать их будет, наверное, не Сегежский городской суд».

Ходатайства по УДО суд обычно рассматривает не в здании суда, а в самой колонии, чтобы не этапировать осужденных в город. В этом случае попасть на заседание суда смогут только участники процесса, для родных и прессы понадобится разрешение из ФСИН.