Группа Life’n’Joy вернулась. Возвращение произошло в высоком и сумрачном зале клуба «Хлеб», что за бетонным забором, рядом с кирпичной трубой, напротив Ваганьковского кладбища. Эти сорок минут отчаянной, страстной, мрачной и яростной игры даже нельзя назвать концертом. Это было — первый крик после долгой летаргии, громкое объявление о выходе из забвения и отказ от смерти с помощи луженой глотки, тяжелого баса и несущих энергию жизни барабанов.
Группа Life’n’Joy появилась в Москве в 2004 году, но «появилась» — слишком спокойное слово для того, чтобы изобразить запуск ракеты, яростно разбрызгивающей красные звезды и потоки пламени. Группа с ходу выиграла российский финал мирового конкурса The Global Battle of the Bands и отправилась в Лондон, где сыграла на сцене «Астории». С первого взгляда и с первого звука было ясно, что эти четверо сошлись вместе под счастливой звездой. Их звук хотелось потрогать, он был такой рельефный, выпуклый, плотный. Я ходил в те годы на их концерты в московские клубы и видел чудеса: воздух делался горячим без помощи обогревателей, зал и сцена сливались в экстазе, люди танцевали даже сидя, и над всем этим праздником царил и парил выдающийся вокал Оксаны Кочубей, маленькой женщины-подростка в кедах и джинсах, заряженной энергией, как какая-то фантастическая капсула с веществом немыслимой силы.
Это было явление огня, возникающего из ничего, прямо посреди белого снега и черного неба. Каким-то чудом эти люди возносились на свой праздничный остров и там оказывались свободными от нашей общей повседневной глины и пыли. Английский, на котором Оксана пела, был языком не по выбору, а по призванию — она явно была призвана на рок-н-ролльные небеса, где английский так же общепринят, как итальянский на небесах оперных. Это понимал каждый, кто хоть раз видел, что она делает на сцене. Один раз после концерта один искушенный в музыке человек сказал мне, понижая голос, словно сообщал запредельную тайну: «О ней говорят, что она реинкарнация Джанис Джоплин».
А потом они исчезли. Вот так взяли и исчезли, провалились в никуда и даже не сочли нужным объяснять причины. Это было очередное удушение в темном углу. Какой-то денежный мешок, продюсирующий группу, которой они перешли путь… интриги на уровне директоров клубов, для которых они были слишком хороши… радиомагнат, презрительно крививший рот при первых звуках этого отчаянного неформата… Шоу-бизнес, который должен был бы подхватить эту потрясающую группу и понести ее на ковре-самолете к большим контрактам, премиям «Грэмми» и изданию альбомов на лучших лейблах, вместо этого убил ее самым элементарным и типично российским способом: равнодушием, то есть отключением кислорода. Говорить об этом в деталях и с именами противно. Но музыканты разошлись по своим углам, а один, насколько я знаю, даже закончил с музыкой.
Для меня это было не просто исчезновением классной музыки, а чем-то большим: надругательством над самой возможностью счастья. Исчезновение Life’n’Joy означало сугубую безнадежность нашей музыкальной среды, с ее раз и навсегда назначенными кумирами, фальшивыми героями и лажовыми жителями эфира. Но не только о музыкальной среде шла речь, речь шла о жизни в ее совокупности. Жизнь, в которой не находит своего места самая яркая и самая лучшая группа двухтысячных, имеет печать подлости на лбу.
Все эти годы, когда не было Life’n’Joy, Оксана Кочубей странствовала по каким-то окраинным проектам. Мне кажется, это были для нее годы душевного обморока, когда в жизни не было цели и не хватало кислорода. В своем «Фейсбуке» она жаловалась на то, что у нее нет ни денег, ни квартиры, где жить, и искала хоть какую-нибудь работу, а на вопрос, что умеет делать, отвечала: «Петь!», но готова была и торговать музыкальными инструментами. Реинкарнация Джанис Джоплин в роли серой мышки, торгующей гитарами в сонном магазине? Лучший вокал русского блюз-рока, выкинутый из музыки, задыхающийся от отсутствия воздуха и любви и помирающий от горя на скудных метрах жилплощади?
Оксана Кочубей начала этот первый концерт своей второй жизни с вещи Led Zeppelin, и это было как утверждение в правах и объяснение в верности. Звук группы, впервые вышедшей на люди после долгих репетиций, сначала казался мощным, но не вполне сбалансированным, инструменты словно слипались в ком. Но к третьей вещи они обрели баланс. Долговязый гитарист во всем черном резал свои партии, словно алмазом. Барабаны и бас ладно сливались в потоке тяжелой энергии. Они освобождались от скованности начала и находили ту четкость звука, которая веселит душу и вызывает восторг. Они поднимались к своей вершине из двух пиков — к последним вещам концерта, созданным несколько лет назад. Эти великие вещи тогда так и не были сыграны, и вот они играли их сейчас, но в этом не было ни тени повтора или привкуса ретрожизни, потому что Оксана не способна на тупой повтор и сухое воспроизведение, а способна только на живую жизнь на пределе голоса, на взлете души, на рывке вверх. И жилка на ее горле билась, и указательный палец грозил небесам, и ладони хлопали по-простецки по обтянутыми джинсами коленям, и сор жизни исчезал, и оставался только стремительный голос, взлетающий на высоты счастья.
Алексей Поликовский
обозреватель «Новой»
Комментариев нет:
Отправить комментарий