Автор завершает первую часть вопросом: как Россия сумеет перенести эту смерть и какова будет ее цена для рядовых граждан?
На пути к неизбежности
Есть, впрочем, и конкретные факторы, которые ускоряют конец системы. В первую очередь это несменяемость правящей команды. Коль скоро нет политической конкуренции, не может быть и развития. Насколько важно, кто персонифицирует власть? Судите сами: Путин, являясь отражением определенности (мы знаем, чего от него ожидать), может ускорить процессы разложения. В свою очередь, Дмитрий Медведев с его размытостью позиции и склонностью к мимикрии может их замедлить. Но что лучше для России: быстрое либо медленное загнивание? Впрочем, медведевский сценарий будущего является уже исключительно игрой воображения.
Оформленный Путиным режим, который опирается на силовые структуры и их контроль за собственностью, является генетически репрессивным, неспособным к модернизации. Такого рода режимы не только обречены сами, но и тянут за собой в пропасть государство, которое они олицетворяют.
Еще одним фактором упадка является зацикленность аппарата власти, и в первую очередь силовиков, на собственное обогащение. Все цивилизации погибали, когда их элиты начинали думать о своем кошельке. Более того, падение ускоряли именно силовики, если они отвлекались на осуществление своих экономических интересов и уже не могли защищать систему. И Спарта, и Оттоманская империя были непобедимы, пока спартанцы и янычары не занялись торговлей.
Отражением упадка становится обвал советской технологической инфраструктуры. Очередная ирония: до сих пор мы выживаем благодаря СССР! Но теперь самолеты, поезда, корабли, шахты, дороги, предприятия — всё это советское наследие становится не просто обузой, но и угрозой жизни населению.
«Кущевский синдром», многажды повторенный по всей России, то есть переплетение криминала, бизнеса, власти и репрессивных органов, является еще одним подтверждением деградации системы — она не может функционировать даже по своим правилам.
Почему власть не может расчистить свои конюшни и остановить беспредел? Почему верхи спасают «шестерок», которые засветились в деле Магнитского, даже ценой огромных репутационных потерь для режима? Дело не в том, что верхи замешаны в каждом преступлении, и потому власть опасается начать распутывать клубок. Дело в другом: любая чистка подрывает «вертикаль». Нарушается принцип: лояльность аппарата гарантируется его безнаказанностью. Сегодня этот принцип дополнен криминальной круговой порукой власти и обслуживающих ее структур, что означает вступление системы в завершающую стадию деградации.
«Дело Ходорковского — Лебедева» говорит о существовании другого закона системы: «Демонстрируй кулак!» И поэтому Путин, сделав Ходорковского с Лебедевым системным критерием своего всевластия, не может их освободить: их освобождение будет воспринято как конец путинской эпохи.
Законы «русской матрицы», наложенные на фобии и ущербность правителей, делают саму систему и античеловечной, и антиобщественной, и антинациональной.
Сегодня Россия не знает, что делать с милитаризмом, который является составляющей генетического кода системы. Элита, интегрировавшая себя в Запад в личном качестве, не хочет столкновений со своим старым оппонентом. Но, не имея другого механизма консолидации общества, ей приходится продолжать милитаристско-державническую мантру и поиск врага. Покупка французских авианосцев «Мистраль» (для отпора кому?), антинатовская риторика (превращение ОДКБ в противовес НАТО), бряцание ядерным щитом, милитаризация бюджета (рост расходов на оборону и репрессивный аппарат в 2012-м составит 57,7%) — всё это из старого арсенала выживания. Воссоздание «фронтового» духа внутри страны перед выборами — еще одно проявление милитаристского мышления власти (которое пытаются воспроизводить и другие общественные силы). Между тем обращение к милитаристскому духу всегда было толчком к самоубийству наций.
О тупиковом векторе говорит и страсть власти к мегапроектам — от Олимпиады в Сочи до саммита АТЭС и мирового футбольного чемпионата. Ни одна страна с ответственной властью не пошла бы на это, не решив жизненных проблем своего населения. Процитирую Тойнби: «Когда общество, переживающее упадок, стремится отодвинуть день и час своей кончины, направляя свою жизненную энергию на проекты гигантского размаха, это есть не что иное, как стремление обмануть неизбежную судьбу…»
Наконец, исчерпал себя и такой элемент воспроизводства единовластия, как заимствование западных технологий. Внедрение технологических новшеств нового поколения требует свободного общества и свободного индивида. Примером успешных технологических заимствований является Южная Корея — но там техническая модернизация стала работать только после того, как страна перевела себя на правовые нормы. Жалкая попытка создать закрытую «зону модернизации» в виде Сколкова подтверждает, что прежняя модель поддержания жизни единовластия не работает.
Да, Россия стоит перед вызовами, согласится неисправимый оптимист. Но ведь и Запад тоже оказался перед вызовами, на которые он не знает, как ответить! Верно. Причем западная цивилизация переживает стагнацию не первый раз. Освальд Шпенглер еще в прошлом веке задумывался о «Закате Европы». Но способность либеральной цивилизации находить импульсы в свободе личности вселяет надежду, что и на этот раз она выйдет из прострации.
Тем временем российская элита пытается сохранить в стране равновесие за счет создания фантомных вызовов и имитации ответа на них. Вместо того чтобы формировать условия для подъема благополучия общества, российская элита борется с НАТО, готовится к отражению ядерного нападения и даже к ядерным войнам (смотри Военную доктрину), стремится держать под контролем окружающие государства, вычищает собственную сцену от оппонентов и при этом тратит огромные средства на то, чтобы создать имидж цивилизованной страны.
Российский правящий класс не только лишает общество жизнеспособности. Он строит западню для себя. Ведь самым успешным механизмом самосохранения (в том числе и элиты), который выработало человечество, является свободная конкуренция. Как только восточноевропейские элиты договорились, что они не будут держаться за власть, они гарантировали и развитие своему обществу, и собственную безопасность. Тот факт, что российская правящая команда пытается обеспечить для себя нескончаемую (пожизненную?) монополию, свидетельствует о ее неуверенности и неспособности управлять свободным обществом. Монополия означает необходимость ее постоянно защищать и невозможность спокойно покинуть власть, не опасаясь за свою жизнь. Это замкнутый круг, и вырваться из него без страха за личную безопасность удалось пока только Михаилу Горбачеву. Судьба арабских правителей, потерявших власть либо вынужденных ее отчаянно защищать, не может не вызывать у российских правителей тревожных мыслей. Если они надеются, что им удастся избежать участи других «единодержцев», то придется их расстроить: за последние 20 лет не было примера удачного конца единовластия. Кремлевские хозяева, пожалуй, уже упустили шанс кончить так, как, скажем, филиппинский президент Маркос и тунисский президент Бен Али, которые нашли убежище за пределами своих стран. Можно было использовать медведевскую паузу для поиска механизма, который бы гарантировал правящей команде личную безопасность и возможность покинуть Россию. Это бы создало условия для мирного выхода из стремительно деградирующей системы. Правящая команда решила играть до конца, тем самым обрекая страну на драматический сценарий.
Далеко ли до конца?
Всё начинает рассыпаться. Теряет влияние всесильный некогда институт лидерства. Среди политического класса зреет понимание, что опора на Путина как гаранта безопасности вскоре может создать угрозу выживанию этого класса. Государство и его силовые структуры воспринимаются населением как враждебная народу сила. Когда 73% респондентов считают, что за последние десять лет увеличился разрыв между богатыми и бедными; 52% полагают, что в руководстве страны больше воров и коррупции, чем в 90-е годы; и, наконец, больше половины опрошенных уверены, что приближающиеся выборы будут нечест¬ные — это признак отчуждения населения от власти.
Правда, признаем, что остаются компенсаторные механизмы, которые поддер¬живают систему на плаву. Сырьевые ресурсы подменяют работающую экономику. Ядерное оружие для российской элиты остается средством поддержания державных претензий. Атомизация общества затрудняет формирование общественных альтернатив и организованного протеста. Более того, люди, лишенные социальных табу и механизмов сплочения, могут начать дарвиновскую борьбу за выживание. Многочисленный аппарат обслуживания загнивающего монстра и просто те, кто опасается перемен, пытаются поддержать в нем угасающую жизнь. При этом даже системные люди признают: катастрофа приближается! Спорят лишь о дате конца и о том, как он будет выглядеть. Между тем ставшее массовым навязчивое предсказание грядущего апокалипсиса не может не обрести политического значения: обычно его следствием бывает либо диктатура, либо агония. Пока же рефрен о катастрофе стал политическим приемом, который используется группами влияния для формирования своего видения все того же лидерского режима и собственного места в нем.
Какой же выход предлагают системные «алармисты»? Они предлагают «Реставрацию-2», призывая Лидера (Путина, Медведева или кого-либо третьего) начать экономические реформы. Наиболее продвинутые предлагают Лидеру заняться еще и строительством демократии, и даже «вхождением в Европу» (!). Многочисленные «стратегии», которые в авральном темпе пекут ведущие эксперты России, тоже обращены к Лидеру, но не к обществу. Возникает ощущение дежавю, как будто двадцать лет спустя Россия вернулась в 1991 год, так и не поняв, что персоналистская власть не может совершить харакири, то есть отказаться от своей монополии. Без этого все реформаторские «стратегии», как бы ни были здравы их конкретные предложения, обречены превратиться в пыль.
Тем временем 22% (!) взрослого населения хотят уехать из страны и 28% молодежи готовы уехать из России «навсегда». Следовательно, наиболее динамическая часть общества не намерена бороться за возрождение страны. Это самый тревожный симптом, который может означать, что Россия приблизилась к точке невозврата.
Мне могут возразить, что внешне в России нет очевидных признаков упадка, которые проявились в конце 80-х — начале 90-х годов: невыплаты зарплаты, обвальное падение производства, коллапс власти, «криминальная революция». Дело, однако, в том, что впечатление стабильности обманчиво. Система уже разваливается или, если хотите, разлагается. Вот ключевые слова, которые подтверждают, как далеко зашел процесс: «Кущевка», «Сагра», «Рамзан Кадыров», «Булгария», «Геленджикский дворец», «дело Магнитского», «прокурорское казино». Этот ряд можно продолжать до бесконечности. Важно и то, что система не может гарантировать безопасность правящего класса. Именно поэтому его многочисленные представители поспешили обеспечить себя запасными парашютами на Западе.
Дальнейшее загнивание станет для общества драматическим испытанием. Коль скоро мы не можем реформировать эту систему изнутри и у нас нет сил демонтировать ее снаружи, необходимо, по крайней мере, осознать неизбежность ее конца и готовиться к нему. Мы не можем допустить повтора 1991 года, когда падение государства привело к реставрации единовластия. Нужно размышлять и о механизмах мирного демонтажа «русской матрицы», и о формировании новых правил игры. О многом придется задуматься — о новой конституции, новых рыночных институтах, механизме честных выборов, реальной многопартийности и социальных гарантиях населения.
Главное — не оказаться в ситуации, когда обвал произойдет раньше, чем мы к нему будем готовы. Пока, увы, агония приближается быстрее, чем наше осознание ее неотвратимости.
Лилия Шевцова
13.09.2011
|
Комментариев нет:
Отправить комментарий