ДЕНЬ ПОБЕДЫ

У парадного проезда

Какую цель преследовали люди, приказавшие выкатить на Красную площадь оружие массового поражения

Все это ездит только по Красной площади. В жизни все это не ездит, не стреляет, не кормится, разваливается, разворовывается, валдохается…

В День Победы дочка проснулась рано, взяла пульт и включила телевизор. Ей полтора года всего, но парад заворожил. Смотрела не отрываясь. Самолеты и танки, все красочно, громко и красиво.

Не оставил парад равнодушным и меня. Правда, ассоциации он вызвал прямо противоположные.

Свежеиспеченным солнышком светился премьер-министр Путин. Пожимал руки. Улыбался. Это, определенно, был его день. Президент Медведев на его фоне смотрелся как-то второ¬планово. Но тоже с ленточкой.

Нет, я не против ленточек. Это дает ощущение причастности, ощущение своей собственной истории, своих корней. Я только «за».

Но несколько лет назад мы с поисковиками из «Тризы» делали репортаж об одном батальоне, который брал деревушку под Истрой. Овраг там такой, перед деревушкой… В общем, этот батальон до сих пор там так и лежит. В тот раз мы выкопали человек тридцать, по-моему. Черепа на плащ-палатке в рядок выкладывали. Это всего километров сто от брусчатки с ленточками, не больше.

На поисковиков потом уголовное дело заводили. По обвинению в вандализме, кажется. Они кости в гараже хранили — перезахоранивать их никто не собирался, на фиг никому не надо.

Наши павшие — от Москвы до Бреста… Наши выжившие в переходах милостыню просят.

Не смотрятся эти ленточки как-то. Тем более на антеннах «Мерседесов».

В каком полку служили, уважаемый?

Сердюков ездил перед армией на «ЗИЛе» и принимал парад. Рота почетного караула вышагивала балетно. Я служил в одной казарме с этой ротой. Точнее, сидел. В Лефортове, в Первом комендантском полку. Подразделение там было такое, наискось направо от КПП. Пункт сбора военнослужащих называется. ПСВ. В просторечии «дизелятник». Потому что собирали там потенциальных дисбатовцев, «дизелей». В основном после Чечни. Я там оказался, когда приехал хоронить отца, свалился с дизентерией и просрочил отпуск. На меня завели уголовное дело по статье «дезертирство». Там на всех заводили дело по этой статье. Мы ходили в наряд под названием «спецгруз». Развозили цинковые гробы. В Москву в 96-м приходило в среднем по два-три цинка в день.

Тем временем ведущие с щенячьим восторгом рассказывали про «то самое знамя Победы», которое Егоров и Кантария укрепили на Рейхстаге. О том, что всего год назад это знамя пытались заменить на символ, не упомянули.

Начался сам парад. Про¬шла Таманская дивизия. В Таманской я служил. Первое, что увидел, когда зашел в казарму: привязанный к решетке оружейной комнаты человек с разбитым лицом. На шее висел трак от БМП. На ногах — лыжи. Это был солдат. Он не хотел ехать в Чечню. Разъяснительная беседа, в общем.

Кантемировская дивизия… Кантемировская трижды входила в Москву. Последний раз в 93-м. Мне тогда было шестнадцать лет. Мы с другом Максом стояли за фонарным столбом и смотрели, как со стороны американского посольства танк долбит по Белому дому. Снаряд пробивал дом насквозь — влетал с одной стороны, а с другой на набережную выбрасывало стулья, шкафы, бумаги… Там я впервые увидел кровь.

Пошла техника.

Восторг ведущих по поводу системы залпового огня «Смерч». «Активно применялся в горах Северного Кавказа, пользуется большим спросом за рубежом…» Девочка, что ты говоришь? Помолчала бы лучше! «Смерч» — оружие массового поражения. Площадь поражения составляет один квадратный километр.

В горах, через неделю после шестой роты, мы, так же как и десантники, наткнулись на Хаттаба. Под Шаро-Аргуном. То ли мы его зажали, то ли он нас. Три дня долбили друг друга. У нас погибли около двадцати человек. И человек 60 были ранены. Раненых дня два не могли вывезти — шел снег, техника не проходила. Наш врач, Лидия Абдурахмановна, складировала их на серпантине под обрывом. Осколком ей пробило каблук на ботиночке.

Там я видел, как работает «Смерч». Был лесочек, и нет лесочка.

Самоходные артиллерийские установки. Хорошая вещь. По себе знаю. Нас же и накрыли в шестом микрорайоне. Взрыв, и полподъезда нету. Двоим гантамировцам ноги оторвало. Одному обе по самый пояс. Грузили его впятером — четверо носилки, пятый, Сигай, ногу. Но он выжил, а умер второй, без одной ноги.

А потом мы пошли вперед за валом артподготовки. А нам навстречу бежали четыре русские старухи. На одеяле несли пятую. Из одеяла торчали ноги в резиновых калошах. Установили конституционный строй.

Не имеющая аналогов БМД-4. Она действительно не имеет аналогов. БМД до сих пор единственная машина, которая может десантироваться с парашютом. Для этого они сделаны из легкого дюралевого сплава. Задача — свалиться как снег на голову и быстрым маневром ударить в спину. Я не знаю, какая сволочь придумала использовать десантников как пехоту и бросать их в лоб на этих своих танкетках, которые резиновой дубинкой забить можно. Легкий дюралевый сплав горит, как марганец. Шансов нет.

Пехота на бэтээрах… Ржавыми корпусами бэтээров завалено все Аргунское ущелье. В любой момент времени, глядя в любую точку пространства, обязательно увидишь горелый корпус. В Моздоке в 96-м на станции стоял целый эшелон развороченного железа. Рядом, в пакгаузах, лежали экипажи.

Танки на улицах города… Тут же вышел из комнаты.

Воздушный парад. Вер-толеты. Там же, в Аргунском, лежат сразу три штуки. На выходе, недалеко от Шали. Прямо в речке.

Дальняя авиация. На стратегическом ракетоносце Ту-160 «Павел Таран» Путин стрелял по Дому культуры в бывшем поселке Халмер-Ю. Попал. Да и самого Халмер-Ю тоже нет. Мертвый поселок. Туда сейчас экстрим-туризм организовали. Сам Павел Таран в момент исторических стрельб с бомбардировщика его имени лежал в больнице. Ему нужны были деньги на лекарства. Я разговаривал с его дочерью Ириной.

Летающих Ту-160 у нас осталось 16 штук, если не ошибаюсь. Смогут они летать еще лет пять-десять. Заводов по производству комплектующих нет. Да и вообще все это ездит только по Красной площади. В жизни все это не ездит, не стреляет, не кормится, разваливается, разворовывается, валдохается, вешается в казармах и вшами заросло. И солдат больше не солдат, а мясо.

Из всего парада никаких ассоциаций не вызвали только «Тополя». Упаси боже. Хотя совершенно не вижу, почему бы в следующей контртеррористической операции активно не пошелестеть листвой крылатой в горах Кавказа. «Смерч»-то вопросов не вызвал.

Нет, я за парады. Мне нравятся парады. Правда. Я хочу гордиться своей страной.

Но что-то изменилось. Ушла какая-то важная составляющая всего этого оружия. Оно больше не освободительное и не великое. Оно колониальное. Пиарное. Показное и подставное.

Аркадий Бабченко
спец. корр. «Новой», участник боевых действий в Чечне

12.05.2008

1007043 человека

Составляет численность ветеранов Великой Отечественной войны

Они все были живы

И предполагали жить, но тут наступила война. То, что она стала неожиданностью для шедших за плугом, сидевших за партой, стоявших у станков – понятно. Люди никогда не участвовали в жизни государства. Ими возводили котлованы до небес, ими пахали и лили сталь. Земля начинается от Кремля, объясняли им, а где она заканчивалась, они узнавали сами: кто на Колыме, кто на голодном Поволжье или Украине, кто в застенках Лубянки. Они знали лишь, что у них есть одно право и обязанность – любить родину. И они ее любили, но все равно хотели жить.

Тот, кто в Кремле сидел, тоже хотел жить. Один. Казалось, он знал все, но и для него война тоже была неожиданностью и ужасом. У него не хватало стратегии и оружия, но у него были люди. Много покорных и честных людей. И он стал воевать ими. Не жалея живых патронов. Он и его генералы засеяли поля сражений миллионами молодых, не готовых к смерти солдат, сдали в плен другие тьмы жизней и собрали-таки урожай победы.

Преклоняем головы перед достойно выжившими и героически павшими. Нет на них вины. Никакой. Вся на нас – слепых, безвольных, забывчивых. Не отстояли мы их достойную послевоенную жизнь, и до сих пор не похоронила родина всех своих безвестных (увы, нам) защитников, но катаемся на танках и ракетных установках по Москве в их честь и привязываем георгиевские ленточки к автомобилям. Не мало.

Между тем действительных Участников Второй мировой — как крошек на голодном столе. И особенного участия старые эти люди от нас не ждут. Прошлое прошло.

На этом снимке — десять крестьян, десять солдат войны, десять братьев Лысенко, сразивших фашизм и вернувшихся домой. Я сфотографировал счастливый, аномальный случай войны (может быть, единственный), когда все браты были живы, когда горе было общим и общей была Победа.

Юрий Рост

08.05.2008