Один олигарх посмотрел фильм Владимира Мирзоева «Борис Годунов» и спросил испуганно: «А слова — чьи?»
Один олигарх посмотрел фильм Владимира Мирзоева «Борис Годунов» и спросил испуганно: «А слова — чьи?»
Бориса Годунова в фильме Владимира Мирзоева играет Максим Суханов. Я думала: Суханов — индивидуалист, аполитичен и совсем немитинговый человек. Но 24 декабря прошлого года Максим Суханов был на проспекте Сахарова, а перед этим снялся в ролике, где объяснял, почему идет на митинг «За честные выборы». Ролик этот посмотрели 35 тысяч человек, сколько из них именно из-за Суханова потом пришли на митинг — не знаю, но, наверное, немало. (На Болотной в декабре и феврале Максим Суханов только потому не был, что уезжал на съемки нового фильма Константина Лопушанского «Роль».)
Для самого Суханова его ролик стал «экзистенциальным порывом или всплеском».
О том, что привело на митинг, говорит так: «Основания быть причастным к людям, которым не все равно, что происходит в нашей стране». А когда я спрашиваю, что значит «основания», уточняет, что это «основания меньшинства», и объясняет: «Вот как только появляется какое-то меньшинство, мне как человеку, которому интересна гармония, хочется это уравновесить. Нет, не в том дело, что кого-то мало, а кого-то больше… А вот — сильный и слабый… И надо выбрать чью-то сторону… Но зачем становиться на сторону сильного, если есть слабый?»
Суханов, конечно, индивидуалист. («Все равно на проспекте Сахарова у меня было ощущение, что я там как я. Не люблю вот этого — «возьмемся за руки, друзья!».) Но какие-то люди подходили, жали руку, говорили «спасибо». (Улыбается: «Немногие. Кто узнал. Но я и не для того туда пошел, чтобы меня узнавали. И не ходил там с лицом, как с бильярдным шаром».)
И по большому счету, он, да, аполитичен. Согласен с Бродским: выбирай мы наших властителей на основании их читательского опыта, а не на основании их политических программ, на земле было бы меньше горя… («Искусство — история очень частная. И — очень бескомпромиссная. В искусстве как только допускаешь компромисс, у тебя сразу перестает что-то получаться. А в политике, я думаю, невозможно не делать компромиссов. Причем компромиссы в политике часто сопряжены с такой убийственной для любой души программой, что если ты ее запускаешь, то уже — все! — проходишь точку невозврата».)
Мне кажется, сегодня — самое время поговорить о политике с человеком, которому интересна не политика, а гармония.
Итак, Максим Суханов — о том, чего боятся люди власти.
Если не казни и приказы, то — что?
Годунов: На площадях мятежный
бродит шепот,
Умы кипят… их нужно остудить;
Предупредить желал бы казни я,
Но чем и как?
Царь не знает, чем можно остудить кипящие умы и мятежный шепот (не крик даже!). Он и рад бы, но хоть тресни — ничего не может придумать для предотвращения казней, кроме казней.
«Когда играешь короля Лира или Ивана Грозного, или Петра I, или Бориса Годунова, все время спрашивают, какие документы ты изучал или что было самым сложным? Но в деле драматическом самое «трудно обволакиваемое» — это почувствовать безграничность власти. Почувствовать настолько, чтобы она в тебе поселилась. Каково это, когда НАД тобой — никого, а в твоих руках — ВСЕ!
В обычной жизни обычным людям этого и не надо переживать. Сложнее с людьми военными. Де-факто и в какой-то степени де-юре они освобождены от закона. Для них закон — это приказ. Только он имеет значение в их жизни. И вышестоящий просто не поймет никогда, как это нижестоящий может не выполнить приказа. Это же ЗАКОН! И если в военное время приказ, игнорирующий любые законы, может быть приравнен к подвигу, то в мирное время тот же приказ превращается в преступление.
Военные производства, военные законы, военное мышление — они диктуют людям поведение, которое неприемлемо в жизни общества. Не может быть никаких сомнений по поводу того, что сказал начальник. И уж точно: все, что сказал главнокомандующий, — приказ в последней инстанции. Ведь он единственный, кто знает, как надо.
Поэтому для психофизики таких людей те же предвыборные дебаты были бы просто разочарованием! Это же другой язык. И люди власти понимают: в этой зоне они могут быть слабыми. Причем именно в поведенческих реакциях. Когда ты вдруг на что-то не можешь дать ответ или твой ответ вызовет ироничный смех. Как самому на это реагировать? Это очень тревожные для людей власти состояния. И особенно для главнокомандующего.
Знаете, есть смешные ролики в интернете. Про гаишников. Ведь когда гаишник останавливает тебя, он уверен, что доминирует. Что он точно «над», даже в диалоге. А в этих роликах он сталкивается с человеком, который начинает сыпать по пунктам свои права. И гаишник теряется! Человек говорит: почему у вас на тротуаре, где ходят люди, машина? Уберите отсюда машину, пункт такой-то, такой-то, вы не имеете права! И гаишник не понимает, что ему говорят, но чувствует — приказ! Идет и сам отдает распоряжение, чтобы эту машину убрали. Такой растерянный-растерянный…
И это растерянность не только гаишника, но и любого человека, привыкшего к приказу. Привыкшего к тому, что все люди делятся на низших или высших по званию, все носят погоны.
Вот ровно этого и боятся люди власти. Всего, в чем нет иерархии. Другого, не своего, непривычного им типа мышления, исключающего любые приказы и угрозы в диалоге с собеседником. И когда кто-то дает волю своим фантазиям.
Поэтому я уверен: нельзя, чтобы начальниками страны становились военные. Конечно, и среди военных есть исключения. Но если люди власти — военные косточки, тогда беда!
И у меня совершенно четкое ощущение, что при всей любви большего числа нашего населения к «отцовству» и восприятии его как некой большой спины, за которой не страшно, президентство как таковое в нашей стране необходимо отменить. Мы сами провоцируем порочный круг — потакаем непререкаемости воли «отца», неопровержимости его знаний и умений, а потом удивляемся отсутствию полемики с кем бы то ни было по какому бы то ни было вопросу. Почему у нас не может быть просто правительство с премьер-министром, высоким профессионалом? И с нормальной ротацией —
как внутри премьерства, так и внутри правительства? Зачем он нужен, этот президент? Чтобы был царь-отец?»
О «механизме абстрагирования»
Царь: Ах! чувствую: ничто не может
нас
Среди мирских печалей успокоить;
Ничто, ничто… едина разве совесть,
Так, здравая, она восторжествует
Над злобою, над темной клеветою. —
Но если в ней единое пятно,
Единое, случайно завелося…
Если и вправду Годунов убил царевича — ничего себе единое пятно, случайно завелося…
«У Бориса Годунова вот что интересно: мы так никогда и не узнаем — был ли убит царевич по его приказу. Но я точно могу сказать: мысль об этом у Годунова была. И, в конце концов, эта мысль породила его муки. А в этих муках он уже и сам себе не мог сказать: было ли это на самом деле, или только в его мыслях.
Если сравнивать Годунова с другими тиранами… Вот что такое тиран? Тиран — это человек, который обладает мощнейшими механизмами абстрагирования. От своей совести. От всего им совершаемого. От своих родных. И у кого этот механизм абстрагирования доведен до совершенства, тот и будет масштабным тираном.
Вроде бы у меня есть лагеря смерти, но меня же там нет! Я от этого абстрагирован! Гипотетически где-то там гибнут какие-то миллионы. Но где они гибнут? Я что, каждый день смотрю из окна и вижу, как они гибнут? Это же тоже важно — визуальное восприятие. Визуального нет, а от вербального я абстрагируюсь.
К тому же все живое, что меня окружает, как только я просыпаюсь и до часа колыбельной, обожествляет меня непрерывно, тем более помогая все больше и надежней абстрагироваться от содеянного. Это, конечно, страшно, но это механизм. И его надо изучать.
У Годунова не получается абстрагироваться, когда он общается со своими детьми. Я думаю, он больше человек, чем царь. В этом его уязвимость. А возьмем Сталина. Вот он обладал величайшей степенью абстрагирования. Там все было отлично отлажено!»
Веселье и трон
Пимен — о Грозном: …здесь видел
я царя,
Усталого от гневных дум и казней.
Годунов: Ни власть, ни жизнь меня не
веселят.
Он же: Достиг я высшей власти;
Шестой уж год я царствую спокойно.
Но счастья нет моей душе.
И опять он: И всё тошнит, и голова
кружится,
И мальчики кровавые в глазах…
И рад бежать, да некуда… ужасно!
Вот что это? Устают, надрываются, казня? Нет, ни слова больше про раба на галерах! Но почему так скучно, душно, тоскливо, без счастья в душе им править нами? Не веселят ни власть, ни жизнь…
Суханов смеется: «Люди, которые входят во власть и хотят в ней как можно дольше задержаться, берут на себя функции Создателя. Но не по плечу кафтан. У Создателя все это происходило, наверное, гораздо веселее».
И дальше — серьезно: «Если посмотреть на то, что идет от этой военной косточки, вроде бы очень брутальной на вид, а на самом деле — примитивной, понимаешь, чего не хватает нашим людям власти. Не хватает цветущей сложности. Рефлексий. Сомнений. Самоиронии. Короче, работы над собой.
Но помимо установки и размышлений на эту тему, необходимо еще иметь время. А человеку, который надолго облечен той же властью и ответственностью и внутрикорпоративными интригами (он же постоянно должен думать о своей защите, кроме него самого, его там никто не защитит), просто некогда заниматься самовыращиванием.
И поэтому — повторяю! — должно быть ограничено время пребывания у власти. Власть — зона большой опасности. Радиации, которую можно испытывать на себе лишь очень непродолжительное время.
Власть — не среда для долгого плавания. Вот заходит свежий человек в эту кислоту или зону радиации, профессионально выполняет работу и радостно выходит невредимым под общие аплодисменты! А на смену ему должен входить другой. И может быть, именно ротация, кроме всего прочего, обеспечит творческий подход к власти.
Если даже мы выбираем кого-то, кого очень любим или очень сильно полагаемся на него, то тем более наш долг — спасти этого человека от заражения. И себя — в том числе. Чтобы происходящее не превратилось в тиранию. Чтобы мы же не начали расплачиваться жизнями. Да, мы должны оберегать людей власти и вовремя напоминать им: уже надо уходить! Пора, пора! Звучит отбой!»
Работать с ритмом
«Почти все люди старшего возраста привыкли к долгому терпению. Но и они, в конце концов, могут в сердцах сказать человеку власти: «Да кто ты такой?!» А вот молодежь — менее терпелива. Потому что больше осознает свою собственную значимость. Знаете, эти множественные «я», которые у молодых людей в активном диалоге присутствуют. Их мышление и существование, это такой рэп! Раз, раз — и сцепляются, и как-то все быстрее крутится, и все поворотливее проворачивается. Эта музыка выражает что-то яркое и отпущенное в своих декларациях, в том числе и эротических, и все это происходит на каких-то парадоксальных эмпирических и эмоциональных всплесках… (Поет рэп.)
И с этим ритмом надо работать. Причем работать с улыбкой. А власть не поспевает. Военная косточка! Ну, какая тут улыбка…»
Команда на реагирование
«Власть все больше похожа на плохой театр. Вот он вроде бы и существует, но только потому, что в него привозят автобусами солдат из Иванова.
Помню, мы играли «Зойкину квартиру», очень успешный был спектакль. Играли в нем молодые актеры театра. И как-то привезли смотреть спектакль солдат. И, представляете, весь первый акт прошел в гробовой тишине. Думаем, ну все, пора заканчивать с профессией. А в антракте узнаем, что их начальство запретило солдатам смеяться и вообще как-то реагировать. Так мы ходили к их «главнокомандующему» и просили: дайте команду на реагирование.
Не поверите, второй акт мы сыграли (спасибо второму приказу, отменяющему варварский первый) совсем с другой, благодарной публикой».
Как знак связи
«Мне кажется, человек, который занимается искусством, не должен быть щитом ни для каких политиков. Неравнодушие — это не защита чьих-то одних интересов и поругание других. Художник просто не имеет права стать глашатаем власти. Никогда! Что бы ни происходило.
Становясь посредником от политики, художник упрощает свое личное высказывание до примитивного плаката и предает свое истинное предназначение в этой жизни — быть посредником от искусства.
Искусство во все времена было достойнее любой политики и помогало людям — часто вопреки политике — обнаруживать в себе свои лучшие качества и сдерживать низменные проявления.
И я уверен, что сильной власти, когда она процветает в демократии, выгодно поддерживать независимость художника, тем самым не дискредитируя его, а стимулируя уважение к себе!
Но есть элементарные человеческие требования свободы личности, свободы слова, свободы собраний. И если эти свободы под угрозой — необходимо спокойное, без хулиганства и оскорблений, уверенное, твердое выражение собственного мнения. Как знак связи».
Максим Суханов — актер. В 1985 году окончил Театральное училище имени Б.В. Щукина. С 1985 года работает в Театре Вахтангова. Дважды лауреат Государственной премии РФ.
Автор: Зоя Ерошок
Комментариев нет:
Отправить комментарий