| «Каналы самоочищения у церкви замусорены»Диакон РПЦ Андрей Кураев — об «епископах-мужеложниках» Диакон РПЦ Андрей Кураев — об «епископах-мужеложниках» Из интервью диакона Андрея Кураева В середине декабря прошлого года в Казанскую духовную семинарию приехала комиссия во главе с замглавы Учебного комитета РПЦ протоиреем Максимом Козловым для проверки жалоб студентов о сексуальном домогательстве со стороны «члена руководства семинарии». По итогам этой проверки своей должности лишился проректор по воспитательной работе Казанской семинарии и одновременно пресс-секретарь митрополита Казанского и Татарского Анастасия (Меткина) игумен Кирилл (Илюхин). А 30 декабря на Ученом совете Московской Духовной академии был уволен с должности профессора этой академии диакон Андрей Кураев с формулировкой: «За деятельность в блогосфере и эпатажные высказывания». По мнению уволенного профессора, причиной его изгнания из академии стали его публикации в ЖЖ о церковном «голубом лобби» (в том числе о ректоре Казанской духовной семинарии, митрополите Казанском и Татарском Анастасии и о вышеупомянутом игумене Кирилле). После увольнения Кураева его блогерская активность только возросла. «В общем, я такой круглый колобок, — сказал о себе недавно диакон Андрей Кураев, — которого трудно взять за шкирку и что-то приказать». — Андрей Вячеславович, цитата из вашего ЖЖ: «Прошу прощения, что в святые дни продолжаю тему, но угрозы ко мне уже поступают, а ситуацию хотелось бы успеть сделать невозвратимой к прежнему заговору молчания». Это говорит о том, что есть какие-то реальные угрозы вашей жизни? — Угрозы жизни — как и ранее — поступают и со стороны исламистов. — А при чем здесь исламисты? Вы же про ислам ничего не говорите? — Но я говорил по поводу недавних волгоградских терактов. Ведь самая сладкая добыча для террористов — это лица славянской внешности, на них полиция не обращает внимания. А вот как человека, который вроде бы стоит на пороге христианской культуры, сделать исламским террористом? Для этого нужно, чтобы у него был очень мощный заряд отторжения от христианского мира. И вот такого рода слухи об епископах-мужеложниках, конечно же, могут психологически очень сильно действовать и используются в жесткой ваххабитской пропаганде. Я писал об этом — в ответ получил: «Священника Даниила Сысоева свинцом накормили, ты следующий». (Протоирей Алексей Сысоев активно занимался миссионерской деятельностью, в том числе проповедью православия среди мусульман. В 2009 году был убит выстрелами из пистолета в церкви апостола Фомы. — Е. М.) А со стороны суперправославных людей — прямые угрозы: «А вот сейчас про тебя напишем, вспомним…» И начинается: «Вот ты у нас, в нашем городе 10 лет назад был и пьянствовал, и в бане был, и там такое было…» И начинают всякие свои фантазии проецировать в мой адрес. Вы знаете, я даже рад, что вся моя жизнь была публичной. Публичность — дело тяжелое, но дает гарантию того, что шкафов со скелетами в ней нет. — Вы сказали «суперправославные». Это что значит — суперправославные? — Это оценочная вещь, конечно. — Да. Но у меня есть ощущение, что «православный фетишизм» все больше доминирует в обществе. И даже есть такой термин «православнутые», у которых ритуалы главенствуют над верой. — Люди имеют право быть разными, в том числе богословски необразованными. Люди имеют право быть фанатиками, быть искренними, реагировать вплоть до криков: «Порву на части за поругание!» А вот что плохо: плохо, когда таких людей начинают использовать циничные политтехнологи. Мне горько, что в церкви появляются политтехнологи. — Это Кирилл Фролов, который называет себя главой ассоциации православных экспертов? — Нет. Это мелочь, я говорю именно о политтехнологах в церковном руководстве. — Председатель Синодального отдела по взаимодействию церкви и общества Московского патриархата протоиерей Всеволод Чаплин? — Циничные политтехнологи — это те, кто там поддерживает Дмитрия Энтео, православных активистов и т.д. Те, кто любит играть мышцами демонстративной «широкой народной поддержки»… — Вы ходили поклоняться «Дарам волхвов»? — Нет еще, не ходил. — Пойдете? — Пока не предполагаю. — А почему? — Оставим тему. — То есть не верите? — На Рождество детям надо делать подарки, а не греческим монахам. Революция, говорите?— Тот же Кирилл Фролов, которого вы называете агрессивным публицистом, заявил, что вы призываете студентов Казанской духовной семинарии к революции.— Я не только семинаристов призываю к революции. Для меня крайне горько и непонятно, почему у нас нет профсоюзного движения в России. Люди не умеют защищать свои простейшие фундаментальнейшие права. Потому что то, что называется сегодня профсоюзным движением, — это стыдобища. А реально нет профсоюзного рабочего движения. Это странно в стране, которая, казалось бы, сто лет шла за рабочим пролетарским знаменем. Вроде бы у всех дома тома Ленина и Сталина с инструкциями, как организовать рабочее движение, забастовку и т.д., — и ничего. Мне действительно горько и жалко простых работяг, простых людей, в том числе наших семинаристов и простых батюшек. — Но Фролов еще заявил, что «Кураев пытается обвинить Святейшего патриарха Кирилла в покрывательстве содомитов».
А я просто цитирую слова патриарха Пимена (14-й Святейший Патриарх Московский и всея Руси, 1971—1990-е годы. — Е. М.), сказанные им еще в 70-х годах, — о том, что народ имеет право на восстание, если нарушаются его фундаментальные права. Это была официальная позиция нашей церкви. Наверное, патриарх те слова говорил, имея в виду право народа Никарагуа на восстание (имеется в виду Сандинистская революция в Никарагуа в 1979 году. — Е. М.). Но он сказал то, что он сказал. И я с ним согласен. — Как вы думаете, почему патриарх Кирилл не реагирует на этот достаточно громкий скандал с Казанской семинарией? — Я не осведомлен о мотивах действий патриарха. Может быть, там готовится прекрасный ответ, реальное постановление об исправлении дел в этой епархии и семинарии. Потому что лучший ответ на слова — это дела. — Кирилл был рукоположен митрополитом Ленинградским и Новгородским Никодимом (Ротовым). И даже есть такое выражение: «Никодимов грех». Как раз имеется в виду содомия, которую приписывают Никодиму. А нынешний патриарх Кирилл, когда ему было 24 года, был у Никодима личным секретарем. Можно предположить, что Кирилл много знает о содомии: он мог это наблюдать, будучи личным секретарем митрополита Никодима. — Совсем недавно многие люди, особенно блогеры, любили обвинять нашего патриарха ровно в противоположном: в том, что в его знаменитой квартире на набережной живет какая-то женщина. — Да, Лидия Леонова, которую патриарх называл своей троюродной сестрой. — Ну блогеры шли еще дальше в своих выводах… Так что тут придется уж подумать, какую сладкую косточку сосать нашим блогерам. Я не думаю, что патриарх Кирилл был этим очень увлечен. Репутация у митрополита Никодима, сколько я себя помню с семинарской поры, в этом отношении была вполне определенная. Хотя я в Московской семинарии учился, далеко от Ленинграда. Понятно, что всегда между двумя столицами есть свой спор, в том числе и в церковном смысле, и всегда хочется что-то негативное друг другу сказать и об этом. Но такие пересуды действительно были. Да, это не более чем слухи, ибо никто из рассказывающих не говорил, что некое печальное событие произошло именно с ним. Но само наличие таких слухов — это неоспоримый и малоприятный факт нашей церковной истории. «Голубая луна…»— Проблема же не в слухах, а в той действительно потрясающей, терпимой, толерантной позиции патриархии к слухам о такого рода епископах. И это тоже факт.— А почему, на ваш взгляд, такое терпимое отношение? — Причина не может быть мировоззренческой. Поэтому мне и приходится говорить о «голубом лобби». При этом я подчеркиваю, что «лобби» — это не только те, кто сами замешаны в этом грехе. И давайте опять же различать будем, что понятия «грех» и «преступление» не совпадают между собой. То есть, как бы ни считало светское право, с церковной точки зрения, это — грех. Но не только те, кто замешаны в этом грехе, входят в «голубое лобби», но и те, кто, во-первых, стараются это цинично использовать в своих раскладах, считая, что такие люди будут более послушны, потому что на них есть компромат. Скажем, я епископ, и я знаю, что такой-то мой священник или монах в этом замешан, и у меня есть на него жалобы… — При условии, если епископ сам не «голубой»… — Да, даже если сам епископ не «голубой», он считает: хорошо, вот удобный человек, можно его возвышать и т.д., он всегда будет послушным мне. Второй вариант. Сам епископ отнюдь не «голубой», но он знает, что где-то там, наверху, в патриархийных высотах, есть люди, весьма и весьма заинтересованные в такого рода стиле жизни, а часть из них и где-то причастна к нему. И поэтому он боится наказывать тех своих священников, о которых есть такая же информация. Потому что иначе они пожалуются наверх, и бумерангом это вернется к нему же. Третье. Этот епископ может быть, опять же, не замешан, он может оказывать видимое покровительство таким своим знакомым гомосексуальным священникам, продвигать их и рекомендовать в надежде на то, что эта его симпатизантность будет замечена где-то наверху, и он тоже получит какие-то бонусы. И, наконец, есть те, кто просто боится об этом говорить. Знают, гнушаются, у себя в епархии не допускают, но при этом, опять же, не делают ничего, чтобы в целом в церкви этот вопрос обсуждался хотя бы на уровне закрытого Архиерейского собора или совещания. Так или иначе, это тоже заговор молчания, это тоже некое соучастие. — А в окружении патриарха много «голубых»? — То, что сейчас вышло наружу про Казань или Тверь, — это еще, что называется, старые кадры, еще с Пименовской поры, они уже больше 20 лет на своих местах. Но я вижу, что люди такого же склада и при патриархе Кирилле получали епископские должности. Люди с достаточно ясной репутацией, по крайней мере в наших узких кругах. Это означает, что у них есть лоббисты и в нынешнем креативном штабе. — А «голубые» пристрастия таких епископов могут быть крючком для таких епископов в руках Кирилла? — Не знаю. Я про мотивы патриарха не берусь судить. Но мне доводилось слышать от одного епископа, когда мы обсуждали с ним подобный сюжет, такие слова: «Мне не важно, что они делают в постели, мне важны их деловые качества». — Но содомия — один из самых серьезных грехов? — Ну видите, у этого «голубого лобби» есть такое оправдание для своей супертолерантной позиции. «Как молоды мы были…»— Ваша цитата: «О сильнейшем присутствии голубизны в иерархическом слое церкви я знал уже в годы своей семинарской учебы в 80-е годы. Однако это были пересуды семинаристов и намеки маститых священников». Извините, что спрошу, это личный вопрос. Когда вы учились, по отношению к вам персонально со стороны преподавателей были намеки и предложения?— Нет, ко мне не было. В годы учебы я был таким зачитанно-замоленным юношей… — Они таких не любят? — Об их вкусах не осведомлен. Кроме того, у меня была плохая репутация, я же откуда-то из совершенно нецерковных кругов пришел в семинарию, инопланетянин с кафедры научного атеизма МГУ. Вот недавно, лет шесть назад, на Украине сижу у знакомого священника, с которым вместе учились в семинарии. Ну и как одноклассники начинаем вспоминать, «бойцы вспоминают минувшие дни и битвы, где вместе сражались они». Он говорит: «А помнишь, у нас такая пьянка была?» Я говорю: «Не помню». — «Ну ты что? Там все были». Я говорю: «Меня там не было». — «Да все были». — «Нет, не было». — «Ах, ну да, тебя же стукачом считали, тебя не брали». И я вздохнул с облегчением: как же иногда помогает плохая репутация! — Прошло уже много времени после того, как вы опубликовали информацию о происходящем в Казанской духовной семинарии. Деяния против семинаристов подпадают под статью 133 УК РФ «Понуждение лица к половому сношению, мужеложеству, лесбиянству или совершению иных действий сексуального характера с использованием материальной или иной зависимости потерпевшего». Но Следственный комитет, я так понимаю, никаким образом не среагировал на ваши публикации. — Пока мне неизвестна такая информация. По крайней мере ко мне никто не обращался, и к моим собеседникам, и информаторам тоже. — А почему такая тишина? — Почему тишина со стороны Следственного комитета, это еще можно объяснить. Может быть, у них есть своя процедура, по каким именно поводам они возбуждают свой интерес. — Да, но хотя бы не уголовное дело, но проверку провести по имеющимся материалам можно было? — Проверку хорошо бы, ой, как хорошо бы! Но больше интересна причина молчания большой прессы, федеральной прессы. Вот это удивительно. — Аркадий Мамонтов ничего не говорит? — Ничего. — Дмитрий Киселев тоже молчит? — О моем увольнении они все сказали, а потом — ничего. Вроде бы и каникулы уже кончились, могли бы проснуться. — А может быть, это связано с тем, что вы своими разоблачениями надламываете те самые духовные скрепы, которыми власть так усердно пытается скрепить общество? — Ну, наверное, есть какие-то стоп-листы, в которые я срочно был внесен. «Голубая сила»— Меня очень удивило, что с предложением уволить вас из академии выступил первый заместитель председателя Учебного комитета при Священном Синоде РПЦ протоирей Максим Козлов, который собственно и руководил проверкой в Казанской семинарии. То есть мы тихо установили, мы тихо и разберемся, и не надо это выносить в паблик.— Да, совершенно верно. Козлов показал себя человеком с очень гибким карьерным позвоночником, поэтому он может все что угодно сказать и сделать. — То есть ему посоветовали? — Ну, несомненно, это не была его инициатива. А Ученый совет просто послушно отозвался. — Как вы полагаете, ваше увольнение — это инициатива патриарха? — Есть люди, которые именно так и считают, — как, например, Кирилл Фролов, или недавно на сайте «Радонеж» об этом писал такой эксперт, как Сергей Худиев, — которые прямо увязывали такую цепочку событий. Но мне это представляется все-таки маловероятным. Я вижу два варианта. Совершенно понятно, что решение академии подсказано извне, из властных высот патриархии. Вопрос: кем? И вот здесь есть два варианта ответа. Или это патриарх. Но почему я эту версию не могу принять? Потому, что если это патриарх… Ну он очень умный человек, он знает меня, знает, что мой характер достаточно бойцовский. И он не мог не представлять себе последствий. — А последствия какие? — Медийные. — Но вы же сами сказали, что центральная пресса молчит. — Но тем не менее я не думаю, что даже то, что происходит в блогосфере, радует сейчас патриархию. Это явно не так. Поэтому я не думаю, что это патриарх мог так истерично, импульсивно отреагировать в порыве какой-то личной оскорбленности при упоминании его любимого наставника. — Любимый наставник — это кто? — Митрополит Никодим. Второй вариант: что это как раз то самое анонимное лобби, которому в силу его анонимности имиджевые потери малоинтересны. То есть подключили какие-то свои рычаги: звоночки, намеки и т.д. И в результате уговорили руководство академии, что надо именно так сделать. В любом случае поступок неумный. Ведь если меня увольняют с формулировкой «За деятельность в блогосфере и эпатажные высказывания» — это означает, что вся эта блогосфера немедленно бросается в мой блог и ищет, что же я такого там сказал за последнее время. И всплывает именно «голубая» тематика. Ну очень неумно. То есть если ты хочешь что-то скрыть, то так не скрывают. — Сколько, на ваш взгляд, в Русской православной церкви епархий, где действительно сильно «голубое лобби»? — По тому, что я слышал за свои многолетние поездки и общение со священниками, и по информацию, которую я сейчас получаю, — открываются новые имена для меня в этой связи, — у меня ощущение, что это около 50 епископов из 300. — А вы не боитесь, что вы называете имена… — Имена я не называю, имена называют люди, которые мне пишут. И я эти их рассказы выношу в свои посты, только если: а) это совпадает с моим ощущением от этого человека и бэкграундом — то, что я про него слышал раньше; б) если есть другие свидетельства, подтверждающие это. То есть два свидетельства должно быть как минимум. — У вас в ЖЖ были названы имена: «Митрополит Казанский и Татарский Анастасий, помощник митрополита — ректор Виктор Новиков, игумен Кирилл (Илюхин), иеродиакон Владимир, епископ Стефан». Вы не боитесь получить от них иски о клевете? — Я знаю характер такого рода людей, которых называют «тетки»: они трусы. — «Тетки»? — «Тетками» их называют, да. Что очень оскорбляет мои религиозные и мужские чувства в этой истории — это то, что почти все епископы, о «голубизне» которых мне довелось слышать, предпочитали пассивную роль. — То есть, если бы они были активные гомосексуалисты, это бы вас не так оскорбило? — Тут просто радикальный разрыв ролей: публично предельная претензия владык на властность и такая пассивность в интимной жизни. Меня это поразило. А для церкви такой грех одинаково оценивается, независимо от позиции. Я не знаю, какие у них эксперименты бывают. Характер у этих людей обычно бывает своеобразный, надорванный, но неприятностей и огласки они очень и очень боятся. Поэтому, если они подадут на меня в суд, я в этот суд приведу своих свидетелей. Вряд ли они обрадуются, увидев там тех парней, в которых некогда были «влюблены». Я же сам на них не подаю ни в церковный суд, ни в гражданский. «Самый справедливый суд в мире»— А тот же церковный суд, судя по вашим публикациям, рядовому священнику выиграть невозможно?— Невозможно, совершенно верно. Поясню технологию. Вот, скажем, есть семинарист, келейник епископа. И вот вдруг однажды выяснилось, что епископ с ним не только молится, а еще и что-то другое намеревается сделать. Парень убежал, хорошо. Гражданский суд этим не интересуется, потому что не докажешь, что было наедине. И потом, приставание — это еще не преступление. Пробовать подать в церковный суд? А что такое церковный суд? Суд возглавляется местным епископом, состав суда назначается местным епископом. Решение о том, принимать ли дело к расследованию, принимает епископ и утверждает приговор епископ. Ну и какой смысл на этого епископа подавать в его же суд? В церкви еще нет разделения судебной и исполнительной властей. А в Московский общецерковный суд этот парень не имеет права подавать, потому что он не священник. По нашему прописанному уставу общецерковного суда, только священники в порядке апелляции на уже проигранный епархиальный суд могут подавать в общецерковный. — То есть, условно говоря, если митрополит пристанет к какому-то мальчику и мальчик решит пожаловаться, то никаких шансов у этого мальчика нет? — В процессе суда по церковной линии — ни малейших. В порядке просто доноса — ну вдруг священное началие решит отреагировать и поверит ему. Но какими путями письмо этого парня, пришедшее не на бланке, ляжет на стол патриарху?! У нас строгий порядок в бумагах патриархии: любая бумага, адресованная патриарху, к патриарху не идет, она идет сначала в профильное ведомство патриархии. В этом профильном ведомстве патриархии (отдел внешнецерковных связей, издательский отдел, образования)… — А по гомосексуализму куда пойдет? — Не знаю. В управление делами, очевидно. Там, соответственно, она ходит по кабинетам, готовится проект резолюции патриарха… — Бюрократия страшнейшая. — Да-да. А затем глава этого отдела пересылает проект резолюции в канцелярию уже самого патриарха. Так что много кабинетов и много рук должно это письмо увидеть, прежде чем оно попадет на стол к патриарху. — А там тоже есть руки «голубого лобби»… — Исключать такого тоже нельзя. Скорее даже обратное имеет смысл предположить. Поэтому я считаю, что обычным путем такое письмо не дойдет. «У меня от этого адреналин»— Фактический спикер РПЦ Всеволод Чаплин заявил, что Иван Охлобыстин (актер, режиссер и священник РПЦ, временно запрещенный в священнослужении) поднял важную тему по поводу возврата уголовной ответственности за мужеложество, но, говорит Чаплин, этот вопрос должен решать народ на референдуме. Что вы об этом думаете?— Охлобыстин пробует отойти от своего эпатажного заявления, где он предлагал вообще сжигать гомосексуалистов («живьем в печах». Однополые браки Охлобыстин сравнил с «женитьбой на морской свинке» и «некрофилией». — Е. М.). — То есть нынешнее его заявление — это потепление? — Да-да, это уже в сторону смягчения, прямо скажем. А Чаплин, я думаю, просто решил эту тему использовать для того, чтобы переключить общественное внимание с обсуждаемых церковных проблем про «голубое лобби» на общие. — А вам от патриарха или от Чаплина не советовали как-то по-дружески: ну прекрати, ну не надо больше? — Нет, мне не звонили даже из академии, не говоря уже о более высоком уровне. Не было даже протокольного звонка, что вы уволены, забирайте документы… — Люди внутри церкви, когда-либо сталкивающиеся с «голубизной», вам пишут, вам рассказывают, у вас все больше и больше информации на эту тему появляется. Реакции — ноль, что со стороны патриархии, что со стороны Следственного комитета. Что дальше? — Дальше? Смотрите, какие плюсы происходят независимо от официальной реакции, какой бы она ни была. Пусть даже заметут все снова под «коврик молчания», закроют всем рты, тем не менее, что происходит: первое — да, не скрою, мне радостно знать, что сейчас все епископы, а наипаче заляпанные этим грехом, дежурят у меня в блоге днем и ночью, с ужасом ждут: не назовет ли кто-нибудь их имена… — То есть у вас адреналин? — У меня от этого адреналин, да. Сочувствия у меня в этом вопросе нет. Плюс для этих епископов в том, что они начинают бояться. Люди начинают бояться. В них проснулся страх, если не божий, то человеческий. А есть старая такая известная церковная притча: как некий монах пришел в город, нашел проститутку, заплатил ей, идет, и когда они выходят на центральную площадь города, то этот монах говорит: «Ну что, давай, ложись, начнем». Та говорит: «Ты что, с ума сошел? Здесь же люди». — «А чего тебе люди мешают?» — «Ну как, они смотрят». — «Да? Ты людей боишься? А Бога не боишься? Бог-то всюду видит». Так что пусть хотя бы страх людской остановит их, умерит их активность. Может, это какого-то мальчишку реально спасет. Он даже об этом не узнает, этот мальчишка, чего он избежал. Но он спокойно будет отпущен. Не опущен, а отпущен. Это уже хорошо. Второе. Понятно, что у людей теперь сняты предохранители, то есть слишком много узнано и рассказано. А я помню, в первые дни, после первых моих высказываний и публикаций на эту тему, сколько православных людей писали мне возмущенно: да не может такого быть, каноны нашей церкви однозначно осуждают гомосексуализм у священников, это невозможно! Но мало ли что осуждают каноны и законы… У нас законы осуждают коррупцию. И что, ее нету, что ли, в нашей стране? — Но все-таки считается, что церковные отцы должны быть святыми, не грешить. Ведь они же проповеди читают, им прихожане руки целуют… — Мне приходили письма, в которых слова «Иерарх» и «Епископ» были написаны с очень больших букв. Сейчас это уже немножко успокоилось, пришло некоторое отрезвление. Сейчас уже так не пишут. Что это означает? Что и сами эти священники поймут, что они начинают жить в стеклянном доме, что розовые очки у людей сняты. Значит, это тоже на какое-то время (на какое-то время, не навсегда) сделает их осторожными. — Но они под «ковер» просто уйдут. — Ну пусть даже так. Но пусть хотя бы новых ребят вербовать не будут. — А попытки вербовки происходят в самом начале обучения? — Да. То есть по тому, что пишут мне семинаристы и даже преподаватели Казанской семинарии, они рассказывают, что основная вербовка на первом курсе идет. — А никто из этих ребят не обращался с заявлениями в милицию? — Мне пишут, что были попытки, кончались плохо для жалобщиков. Об этом узнавали, выгоняли, угрожали и т.д. Теперь третье. У нас сегодня умножается количество епископов, умножается количество их прихвостней — карьерно-ориентированных сытых монахов и малослужащих монахов. Это идеальная среда для распространения этого порока. И, соответственно, рано или поздно кто-то опять проколется. Если за нулевые годы было 4 скандала с гомосексуалистами-епископами, начиная с Никона Екатеринбургского (кроме того, Аркадий был снят с Томской кафедры из-за этого; Савва — с поста главы отдела по взаимодействию с армией по громкому настоянию Родионова, тогдашнего министра обороны, и Гурий Парижский (Корсунский. —Е.М.). — Это все при патриархе Алексии II было? — Да. — А при патриархе Кирилле никого не убирали? — Напротив, трех из этих четырех при Кирилле вернули на кафедры. Реабилитировали. — А с какой мотивацией вернули? — А ни с какой, просто назначили. Мотивацию не объясняют. — А кого вернули из этих четырех? — Гурия, Савву и Никона. — Но они своим гомосексуальным традициям не изменили? — Этого я не знаю. Я лишь говорю, что поскольку даже в нулевые годы в среднем раз в два-три года такой скандал громыхал, то понятно, что сейчас, когда количество епископов увеличилось в три раза, количество таких скандалов скорее даже увеличится. Поэтому весьма вероятно, что годика через два-три будет очередной такой скандал. Но он громыхнет сильнее, чем то, что происходит сегодня. Потому что розовые очки сегодня у людей уже слабее — и у церковных людей, и у нецерковных людей. Копится у людей вот этот отложенный спрос на правду, спрос на чистоту. — Но такие же гомосексуальные скандалы были и у католиков. Они попытались очиститься, и это вызвало уважение у прихожан. — Вот это тоже еще один вопрос для меня, потому что руководство нашей церкви составляют люди, которые прекрасно знают католический мир, жили там, работали, учились… — Тот же Кирилл, кстати. — …находятся в прекрасных рабочих отношениях с руководителями католической церкви. И поэтому, почему бы не использовать этот опыт, не актуализировать, не поговорить с ними приватно?! И те бы рассказали им, как они тоже заметали десятилетиями эту грязь под «коврики» и в итоге, чем это кончилось. Какие потери они понесли, в том числе финансовые (это доходчивый аргумент — финансовые потери). — А какие финансовые потери были? — Ну по общегражданским судам к епархиям. Когда уже не к частному священнику-содомиту иск, а к епархии, которая его покрывала. — Но пока, получается, что наша церковь покрывает содомию? — Пока мы не видим реакции. — Мне кажется, что это связано прежде всего с тем, что церковь слишком похожа на военную организацию, с жесткой вертикалью, и, пока не будет отмашки от Кирилла, все будет уходить под «коврики». — Вот что точно могу сказать. Ни один из этих четырех упомянутых мною скандалов не приводил к действиям патриархии до подключения федеральной прессы (кроме случая с епископом Саввой, но там был ультиматум генерала Родионова). Даже уровня региональных публикаций для реакции патриархии не хватало. Лишь когда московские издания начинали об этом говорить — лишь тогда вдруг следовала реакция. Поэтому мой четвертьвековой опыт работы в церкви показывает: каналы самоочищения у церкви замусорены, и без давления извне ничего не произойдет. Я знаю случай, когда губернатор потребовал по этому поводу убрать своего епископа. — Это где такое было? — Ну не скажу где. Церковные читатели сами очень легко поймут. — И послушались, убрали? — С повышением. — Как это похоже на действия нашей светской власти! Миссия миссионера— Чем на жизнь будете зарабатывать, Андрей Вячеславович? Лекции читать?— Ну, наверное, да. А что делать еще? — Но ведь теперь не каждая академия… — Епархии, конечно, не будут меня приглашать: епископы будут бояться, это совершенно понятно. Но, поймите, я действительно самый свободный человек в нашем клире. У меня есть гражданская профессия, есть какое-то светское реноме. — А какая профессия у вас? — «Преподаватель философии» — в дипломе у меня написано. Светская ученая степень, светское место работы, в конце концов, МГУ никуда не ушел, МГУ, где я уже 20 лет преподаю, не гонит еще. Есть приглашения от других университетов. Я как раз за финансовую сторону своего выживания не очень волнуюсь. — А вам обидно, что вас уволили? — (Молчание.) — Обидно? — Нет, вы знаете, это не обида, это сожаление. Потому что все-таки для меня — это родные стены. Для меня работа в академии была средством Макропулоса, средством омоложения. То есть местом, где ты сам парнишкой бегал, кругом ребята того же возраста и в той же форме, есть старые профессора, на мой взгляд, не изменившиеся и даже не постаревшие с той поры, те же картины и иконы… Конечно, это было приятно, радостно. Но, с другой стороны, я ведь вел в семинарии курс миссиологии, и мне бы очень хотелось готовить миссионеров. Но пока я прихожу к выводу, что не получается это делать в семинарской среде. Более или менее действенные миссионеры получаются только из ребят, которые имеют базовое университетское образование. Поэтому скорее даже для этих целей лучше сосредоточиться на преподавании в светских вузах. — То есть недостаточно пока знаний у тех, кто идет в семинарии? — Там психологический склад своеобразный, жизненная ориентация, представление о своей будущей церковной жизни, о служении… — Как я понимаю, очень мало ребят, которые заканчивают семинарии, остаются в итоге в церкви. — За 10 лет моего преподавания из моих ребят, с которыми я общался не только на уроках, с которыми более или менее по-человечески сближался, получилось несколько очень хороших священников. Действительно очень хороших, замечательных, светлых. Но это не миссионеры. Священная мизогония— Вы опубликовали в ЖЖ стенограмму встречи митрополита Казанского и Татарского Анастасия со слушателями Духовной семинарии, которая произошла после отъезда комиссии Максима Козлова. Анастасий на этой встрече говорил своим студентам: «Мы им (семинаристам) звоним, они не берут трубки, преподаватели ведут неправильную политику, поддерживают этих хищниц, что похищают наших семинаристов». Разделяете точку зрения Анастасия, которого вы назвали «гомоиерархом»?— Даже из этих его слов понятно внутреннее устроение этого человека: такая устойчивая ненависть и ревность к женщинам. Вы, дескать, крадете моих мальчиков. Это откровенная гомосексуальная пропаганда. Это мизогония, ненависть к женщинам. Это часть гомосексуальной пропаганды. Это совершенно очевидно. — А вы чувствуете, когда общаетесь с кем-то из церковных, что этот человек «голубой»? Это как-то ощущается? — Вы знаете, с годами, кажется, уже немножко научился. В студенческие годы я не обращал внимания. И для меня, скажем, было шоком, что один из моих одноклассников был даже осужден за это. В 2007 году он был осужден за педофилию. 14-летний мальчик нажаловался на него. Он два года отсидел в тюрьме и, выйдя из тюрьмы, скончался. Для меня это было очень горько, потому что надо сказать, что я как раз всегда думал, что, может быть, из этого монаха получится как раз преемник Анастасия в Казани, потому что он татарин, принявший православие. — А Анастасий — татарин? — Нет, Анастасий — русский. «Конфликт разума и страсти»— А почему все-таки реально из тех мальчиков, которые учатся в семинариях, так мало становятся священниками? Как жалуется тот же Анастасий. Это связано с церковной грязью, в которую они попадают?— Отчасти да. Ведь семинария не дает освобождения от армии. И мне не понятен психологический уклад самих этих ребят — ради чего? Условия жизни печальные, перспективы… Ну если вы не хотите сами быть священником всерьез, не принимаете, — зачем? Зачем эти унижения, этот позор терпеть? Вот это молчание ягнят означает страшную социальную вещь. Означает, что дома у них еще хуже. Проблема гомосексуализма в истории монашества не является новой, она всегда была. Вопрос в степени распространения и в создании вот такого очень агрессивного лобби. — А это агрессивное лобби когда появилось? — Я думаю, что все-таки в конце 60-х. — А сейчас оно агрессивнее, чем в советское время? — А вот мы посмотрим, что будет со мной и чем кончится история с Казанью. Это тот случай, когда логика не может помочь. Налицо традиционный аскетический конфликт разума и страсти. Что победит в душах лиц, принимающих решения, — предсказать нельзя. — Вы думаете это страсть, а не распущенность? — Распущенность — это шаг на пути к страсти. Слово «распущенность» предполагает некое разгильдяйство, а страсть предполагает собранность воли и мысли, но вокруг порочного предмета. «Он знал одной лишь думы власть, одну, но пламенную страсть». И это совсем не секс. Страшнее страсть власти или гордыня. — А вы давно знали про увлечения Анастасия? — У него репутация была однозначная всегда. — То есть есть конкретные епископы, у которых однозначная репутация в этой области? — Да. В том-то и дело. Церковный мир, особенно с советских времен, — очень узкий. Поэтому здесь шила в мешке не утаишь. Если бы патриархия всерьез хотела бы эти вещи решать, во-первых, я уверен, что у них все материалы есть, они великолепно знают, кто есть кто. Да даже просто за одну ниточку дернуть, за этого игумена Кирилла (Илюхина), внимательно посмотреть его биографию: где, в каких епархиях он был и делал карьерные шаги, — много можно понять. Ведь где бы он ни бывал, он знал, куда идет, — к тем епископам, которым заведомо именно понравится сам по себе как симпатичный безбородый юноша. — А сколько ему лет? — Да он молодой, ему лет 26, может быть. — Но наверняка он когда-то был точно так же совращен. — Конечно. Поэтому по его биографии это все очень хорошо можно установить, даже без всяких допросов, детекторов лжи и т.д. — И большинство уходит, наверное? Почему же у нас так не сделают? — Я думаю, все можно сделать. Вопрос желания. — А почему, как вы думаете, нет этого желания? — Здесь мои понималки кончаются. Учитывая, что должность патриарха пожизненная, должность члена Синода у половины членов Синода тоже пожизненная, мне трудно понять, чего им бояться в противостоянии с «голубым лобби»… — У меня есть только один ответ: что тот, кто вправе снять, но не снимает, не убирает, — сам каким-то образом в этом замешан. — Этот ответ многие люди в интернете высказывают, он витает в воздухе, но он затрагивает не мою честь, поэтому не мне на него отвечать. Вопрос, действительно, сейчас идет о чести церкви и руководства церкви. И отвечать на это надо не моим увольнением или лишением сана, а чем-то совсем-совсем иным. P.S. После «голубого» скандала игумен Кирилл (Илюхин) перебрался в Тверь. Он принят в штат Тверской епархии, где будет проходить служение под руководством митрополита Тверского и Кашинского Виктора (Олейника), и еще он будет руководить кафедрой теологии Тверского государственного университета. Автор: Елена Масюк |
Комментариев нет:
Отправить комментарий