взял кассу в прямом и в переносном смысле слова. Сейчас идет грандиозный
«чёс», сопровождающийся столь же грандиозным, хотя нельзя сказать,
чтобы однозначным успехом у читающей и «слушающей» публики.
Возникают и сомнения, суть которых точнее всех
сформулировал Юрий Сапрыкин, назвавший проект «последним прибежищем
оппозиционной энергии. И ее могильщиком».
Впрочем, еще в феврале я опубликовал
колонку «Оппозиция или опупение» (читатель легко найдет ее в сети), в
которой, сравнив стихотворные фельетоны Всеволода Емелина и Дмитрия
Быкова, практически предсказал появление и неизбежный успех «Гражданина
поэта».
Быков – человек чрезвычайно разнообразных, но, увы, вторичных,
имитационных способностей; так написал я тогда; всё у него, в том числе и
всё самое лучшее, непременно напоминает что-нибудь, уже написанное
кем-то другим. Наряду со многим прочим, Быков версификатор-виртуоз,
напрочь лишенный, однако же, самостоятельного лирического дара, – и он
буквально нашел себя в профессиональном стихотворном фельетоне: в
фельетоне, в меру дерзком, а в меру мерзком, в фельетоне, сверх всякой
меры бессмысленном, однако всегда складном, почти всегда злободневном и
время от времени остроумном.
Генеалогия быковского фельетона – шуточные стихи на случай советского
времени (не столько неподцензурные, сколько в принципе непечатные);
разумеется, «ворованный воздух» (по Мандельштаму) из подобных опусов
нынче вышел, а сама разрешенность, иначе говоря, ненаказуемость,
превращает эти порой вроде бы весьма рискованные насмешки в бутафорию:
вы делаете вид, будто строго-настрого запрещаете нам вас изобличать, а
мы делаем вид, будто вас тем не менее ой как изобличаем.
Впрочем, и сама степень «обличений» строго дозируется. Важнее, однако,
другое: Дмитрий Быков (точнее, быковский герой-рассказчик) никого и
ничего на самом деле не изобличает, он даже не дерзит властям, он шалит –
он вроде как делает «господину учителю» козу или даже показывает
средний палец, причем прямо с первой парты, – но не более того. Меж тем
показать «господину учителю» средний палец – заветная мечта троечников и
четверочников из «болота».
Фельетоны Емелина, на мой взгляд, интереснее и значительнее, однако речь
сейчас не о них. Прошлой осенью и зимой Емелин безусловно затмевал
Быкова, начавшего уже было подражать и ему тоже, однако «Гражданин поэт»
перевернул эту ситуацию. Быков (с Ефремовым) решительно перетянул
одеяло на себя, оставив Емелина наедине лишь с самыми преданными (тоже,
впрочем, довольно многочисленными) почитателями.
Тут совпало многое, и «удачный» запрет
на канале «Дождь» в том числе. И всеобщая любовь к лицам из ящика – имею
в виду, естественно, действительно великолепного актера Михаила
Ефремова. И всеобщая нелюбовь к властям, но на уровне все того же «фака»
на пальцах, да и то украдкой. И атавистический интерес к великой
русской и замечательной советской поэзии, которую когда удачно, когда не
очень пародирует Быков. И ЖЗЛовский полунасмешливый интерес к самим
поэтам, которых подчас весьма узнаваемо изображает Ефремов.
И все же подлинной изюминкой «Гражданина поэта» стало вымывание из
проекта самого гражданина поэта, то есть Дмитрия Быкова. Потому что у
фельетонов Емелина лирический герой был, и есть; и пусть он не
отличается особой привлекательностью, но вот психологическая
достоверность ему присуща. А вот у Быкова такого героя не было и быть не
могло.
Лирический герой фельетонов Емелина не народный трибун, а своего рода
медиум. Как и положено медиуму, он пребывает в трансе (назови этот транс
хоть алкогольным опьянением, хоть зимней спячкой), ему слышны «голоса»,
сквозь него разговаривает «улица безъязыкая». А ведь у нее, улицы, нет
взглядов (как минимум, нет системы взглядов), у нее есть смутные общие
ощущения и спонтанные конкретные реакции.
Лирический герой фельетонов Быкова это,
если хорошенько к нему прикопаться, пухлощекий девятилетний наглый
Додик, сочиняющий шуточные вирши на приход гостей (или на Новый год, или
на ДР, или на 7 ноября) и затем, по требованию мамы, их друзьям и
родственникам зачитывающий. Гости хлопают (восторгаться детскими виршами
и фаршированной щукой здесь полагается в одном флаконе), Додик просит
добавки сладкого, жирного и соленого, а ему за это велят еще почитать, -
и все счастливы, все довольны.
Да, но на широкую, а главное, стороннюю публику Додик с такими стихами
не выйдет – убьют! И не потому убьют, что стихи плохие или шутки
несмешные, а потому что он – Додик. Мутного – втайне умного, а внешне
глупого – Емелина публика слушать может и даже хочет: она понимает, что
он: а) свой; б) не врет. А вот пухлощекого Додика она слушать не станет.
Но если вместо девятилетнего наглого Додика выйдет
сорока-с-чем-то-летний знаменитый и бесконечно обаятельный актер…
Но сыграет он не Додика, а, например, Пушкина. Или Маяковского. Или
Агнию Барто. Или Михалкова… Я вполне допускаю, что Михаил Ефремов сможет
изобразить и Всеволода Емелина (а Дмитрий Быков вполне может написать
пародию на Емелина). Вот только Дмитрия Быкова он изобразить не сможет,
потому что получится у него в таком случае девятилетний Додик.
Емелинский фельетон серьезен, а быковский забавен; емелинский полезен,
хотя может оказаться и опасным, как (по Маяковскому) обоюдоострая
бритва, а быковский щекочет, как безопасное лезвие; поэтому в фельетонах
у Быкова попадаются поистине блистательные куплеты, а в фельетонах у
Емелина – поистине пронзительные, но дело, повторяю, отнюдь не в этом.
Емелин самодостаточен, Быков избыточен; но разница вновь не в этом.
Емелин – поэт, а Быков (но только +Ефремов) – гражданин поэт. Емелин –
поэт, а Быков (минус Ефремов) – девятилетний Додик. Тот самый
девятилетний пухлощекий Додик, которого дядя Витя Шендерович и дядя
Игорь Иртеньев научили показывать «фак» другим дядям и даже тетям. Но
показывать так, чтобы те ни в коем случае не расстроились бы. А
напротив, хорошенько рассмеялись и угостили Додика чем-нибудь
жирненьким. Или сладеньким. И солененьким… Дядя Витя и дядя Игорь раньше
и сами так умели, причем весьма недурно, вот только с годами как-то
подрастеряли былую луженость желудка, а может, и аппетит
Комментариев нет:
Отправить комментарий