
среда, 19 августа 2015 г.
понедельник, 2 марта 2015 г.
воскресенье, 1 марта 2015 г.
пятница, 27 февраля 2015 г.
Мать Немцова: «Когда ты прекратишь ругать Путина? Он тебя убьет!»
— Мою дорогую мамочку зовут Дина Яковлевна Эйдман, в марте ей, дай Бог, исполнится 87 лет, — рассказал мне Борис Немцов. — Она заслуженный врач-педиатр, уже давно на пенсии, но до сих пор интересуется всем, что связано с медициной. Она прожила очень тяжелую жизнь: во время войны, будучи школьницей, рыла окопы, потом воспитывала двоих детей. Сейчас я живу в Москве, а мамочка в Нижнем Новгороде, одна, но поживает она отлично. У нее седых волос меньше, чем у меня, у нее нет склероза, она в абсолютно здравом уме и ясной памяти. Обсуждаем с ней успехи моих детей и ее внуков. О политике с мамочкой тоже поговорить очень любим. Она категорически против того, что происходит на Украине, считает, что это катастрофа и полный кошмар. Но больше Украины ее волнует Путин. Всякий раз, как я ей звоню, она причитает: «Когда ты прекратишь ругать Путина? Он тебя убьет!» И это на полном серьезе. К ВВП она относится, естественно, очень плохо — я же ее сын, в конце концов. Мама меня всегда приучала к тому, что надо отстаивать свою точку зрения, быть независимым и самостоятельным. На свою голову меня таким воспитала, а теперь возмущается, что я ругаю Путина, который пытается у нас с вами отобрать свободу. Она реально боится, что он меня может убить в ближайшее время из-за моих выступлений — как в реальной жизни, так и в социальных сетях. И это, повторюсь, не шутки: она умный человек. Она очень этого боится. Она и за Ходорковского (его она видела еще до посадки и дружит с ним) с Навальным очень переживает, но за них не так сильно, так как она все же моя мама, а не их. — Интересно. А вы после таких вот разговоров с мамой стали опасаться, что Путин может вас в ближайшее время убить лично или через посредников? — Вы знаете, да... Немного. Не так сильно, как мама, но все же... Но все же я не так сильно его боюсь. Если бы я боялся очень сильно, то вряд ли возглавлял бы оппозиционную партию, вряд ли бы занимался тем, чем занимаюсь. Передавайте, кстати, от меня и мамочки привет Дмитрию Быкову. — Спасибо, передам. Надеюсь, все-таки здравый смысл восторжествует и Путин вас не убьет. — Дай Бог. И я надеюсь. http://sobesednik.ru/politika/20150210-boris-nemcov-boyus-togo-chto-putin-menya-ubet |
понедельник, 20 мая 2013 г.
Заммэра Москвы Печатников отказался отвечать на вопрос КП

суббота, 26 января 2013 г.
Передозировка истиной.
Он умер от передозировки разными истинами, часто несовместимыми, ибо не играл, а жил в роли, а между ним и поэзией не было необходимой для выживания дистанции. Евгений Евтушенко написал это в «Казанском университете» не о нем, а об историке Щапове, но и для Высоцкого это верно: «Как он лезет из кожи истошно, – шепот зависти шел из угла, но не лез он из кожи нарочно – просто содранной кожа была».
Высоцкий, как саламандра, мог бы уцелеть в огне. Его спасла бы ясная цель. Его спасла бы однозначность. Его могло бы спасти открытое противостояние с властью, диссидентство, арест, срок. Галича спасла огромная ненависть, он жил, вооруженный своим вызовом, своей атакой. Окуджава был слишком мудр и отстранен, он был немножко апофигист и не умер от крови и подлости советской действительности. А Высоцкий погиб. И губили его успех, «мерседесы», Париж, Берлин, американские гастроли, словом, благополучие.
Из лагерей возвращаются. Вернулись Даниэль и Синявский, вернулись из сталинского ГУЛАГа Шаламов и Солженицын. А сорокадвухлетний Высоцкий, любимый народом, баловень успеха, актер лучшего театра страны, не обделенный ни экраном, ни концертами, ни деньгами, не вернулся из своего благополучия.
Весь материал
понедельник, 21 января 2013 г.
Сердечная недостаточность...

Юрий Норштейн:
— Прошу не рассматривать мои слова как политические лозунги, призывы… Речь не о том… Речь о человечности, нормальной порядочности - самых дефицитных, утраченных понятий в нашем обществе. И прежде всего это касается верхних эшелонов власти, начиная с президента, премьера, сановных чиновников. Всех тех, для кого власть оказалась опасным событием судьбы, когда человек теряет чувство жизни. Любой психолог скажет об этой опасности, угрозе для душевного здоровья, особенно, если испытание властью продолжается долго.Мое краткое выступление было реакцией на слова доктора Рошаля о том, что стране не хватает 120 тысяч (!) врачей – меня эта цифра поразила. И это притом, что страна невероятно богата. Отстраивается шикарная Олимпиада в Сочи, как говорят, самая дорогая в истории спорта. При этом никто не считает, во что все эти показательные «парки», «объекты» и «поляны» обойдутся в гуманитарном смысле. А обойдутся они нам в самом деле, дорого. Не будут построены школы, больницы, центры для ученых, не будут повышены мизерные пенсии, стипендии и заплаты. Мы уже теряем науку, культуру… в конце концов, порядочность, чувство взаимопомощи… Вслушайтесь: слова-то уже почти забытые.
Вот почему мне странна эта бурная реакция на мои, как мне кажется, обычные, нормальные слова. Странно, когда из выступления, посвященного поэтике Высоцкого, творчеству Камбуровой, людей идущих по «своей колее», вырывают одну фразу про Путина… Все это свидетельствует о нашем общем нездоровье…
вторник, 18 декабря 2012 г.
Виктор ШЕНДЕРОВИЧ: Я клоун, я шут гороховый
Шендерович. Культпросветработник. Рыцарь непечатного образа. Пишет, как сам говорит, «шендевры».
18.12.2012
— Есть, конечно. Я написал в 2000 году стишок в соавторстве с Лермонтовым Михаилом Юрьевичем, он звучит так: «Прощай, свободная Россия, наследственности не избыть, опять мундиры голубые нас учат Родину любить. И в день стошнит еще три раза, пока не выгонят взашей от их всевидящего глаза, от их всеслышащих ушей». — То есть ты был уверен, что именно так и будет, еще в 2000 году? — Нет, меня не выгнали взашей, я здесь… — Тебя выгнали с телевидения. — По российским меркам это не называется взашей. Я, как Кот Бегемот с Поплавским, который говорил: «А я б, например, не выдал <паспорт> такому, как вы! Глянул бы только раз в лицо и моментально отказал бы!» Я когда глянул ему в лицо, мне стало нехорошо. — Ты посмотрел ему в глаза 29 января 2001 года? — Да. Это была точка. Важно, конечно, личное впечатление. — Какие глаза у Путина? — Они у него оказались голубыми. Главное ощущение после этой встречи — физически было очень тяжело. Где-то после примерно пятой его лжи в глаза… Когда я заговорил про сидевшего в ту пору в заложниках Антона Титова, финдиректора «МОСТа». Поскольку Гусинский уехал, Малашенко уехал, а Титов не уехал, и ходил на допросы и давал показания, его арестовали. Он был заложником в чистом виде. Я с этого и начал. Я клоун, мне можно любые слова говорить. — Ты сам решил, что ты клоун? — Есть некоторые имиджевые вещи: Евгений Алексеевич Киселев — барин, основательный человек, серьезный, отец русской демократии, особа, приближенная к императору. А я — шут гороховый. Сижу нога на ногу, в свитерке… — А зачем ты вообще пошел туда? — Было чрезвычайно интересно. Про это Стругацкий написал Быкову недавно. Быков опубликовал свою переписку. Быков спрашивал: идти или нет на встречу писателей с Путиным? Он написал: «Идите, но твердо понимайте, что это для учебника истории, для мемуаров, для главы «Мои встречи с тираном». Это такой антропологический интерес. Кроме того, была, конечно, некоторая абсолютно иррациональная, но все-таки интеллигентская надежда, что ну я же смогу, я же умею слова составлять, я смогу что-то объяснить. И я объяснил, наверное, немножко перешел границы в этом смысле. — Что-то резкое сказал? — Да. Мы сели, вот эта раскладка — кто как сидит. Поэтому это обращенное к Шевчуку: «Вы кто?» — это в чистом виде хамство. Потому что перед ним лежит раскладочка, и он говорил: «Светлана Иннокентьевна, Татьяна Ростиславовна, Виктор Анатольевич», сверяясь с раскладочкой. — А меня на встрече Совета по правам человека называл «Лена» и «Елена», без отчества. — Разводил, пытался войти в доверие. А там было все очень корректно, вежливо, слушает, кивает головой, улыбается, реагирует на цитаты. Все нормально, современный человек. Но при этом, когда я сказал, что мы пришли, так как у нас заложник, давайте выпустим заложника. «Виктор Анатольевич, что же вы хотите, чтобы мы вернули «телефонное право»?» — сказал он мне и поглядел на меня голубыми глазами. «Телефонное право» — это сказал человек, от которого только что на наших глазах вышли из кабинета Устинов, Кох, Добродеев… То есть мы понимали, что по понедельникам собирался штаб армии, тысяча человек работала на убийство телекомпании НТВ. Я сказал: «Да, я хочу, чтобы вы на пять минут вернули «телефонное право», прямо при нас позвонили Генеральному прокурору и спросили: а почему сидит человек?» Он так тонко улыбнулся. Юридически у него была беспроигрышная позиция. Каждый раз он разводил руками и говорил: «Ну, слушайте, я всего лишь президент», «спор хозяйствующих субъектов — вы хотите, чтобы я вмешивался?», «я же не могу». Крошка Цахес
По голым королям хорошо изучать анатомию власти.
В. Шендерович
— А что все-таки хорошего сделал Путин за эти 13 лет у власти?— Наверняка он что-то сделал. Только у Шекспира бывает воплощенное зло, и потом даже у воплощенного зла есть человеческие черты. Для меня лично? Меня лично он выгнал с телевидения и дал возможность вернуться к бумаге. — Сделать «Крошку Цахеса» с лицом Путина твоя идея? — Нет, пожалуй, что нет. Мы сидели с режиссером Григорием Любомировым, перебирали классические сюжеты, и, по-моему, он вспомнил про Цахеса. Я очень жалею, что не успел сделать «Легенду о Големе». Пражская средневековая легенда про еврея, который изготовил себе Голема — огромное глиняное существо для уборки помещения, слугу и начертал у него на лбу знак послушания. И в какой-то момент это глиняное существо стерло у себя со лба знак послушания, и это дело кончилось плохо для создателя. Мне показалось, что история Березовский–Путин — это старая легенда о Големе, просто подходит как нельзя больше. — А если бы сейчас ты мог делать «Куклы», Путина ты бы с каким лицом сделал? — Прошло уже время «Кукол» для Путина. Потому что «Куклы» — это нечто веселое, это игра. Она может быть жесткой, но это игра. Про Путина надо уже давно собирать документы для процесса, и это уже другой жанр. Есть такая известная фраза итальянского поэта Адорно: «После Аушвица (Освенцима) невозможно писать стихи». Это, конечно, фигура речи, пишут стихи и после Аушвица великие. Но мысль понятна — неловко про розу и соловья, когда гора трупов. После Беслана продолжать выплясывать и бить степ… А «Куклы» — это степ, такое веселое, пускай немножечко обидное, но веселое, уже невозможно. Я бы поискал форму, интонацию, с которой сегодня уместно говорить на эту тему. — Ты понимал, что история с «Крошкой Цахесом» может закончиться так плачевно для телекомпании? — «Крошка Цахес» стал эмоциональной точкой. В знаменитой бумаге (условия сохранения телекомпании), которая была принесена после встречи с Волошиным, было три пункта: исчезновение первого лица из программы «Куклы», изменение информационной политики по Чечне и прекращение коррупционных расследований по «Мобитекс». Поэтому если бы телекомпания легла под Путина, говоря русским языком, то она бы осталась. — Ты знал, что Путин очень ревностно относится к своему изображению? — Нет. Я могу сказать совершенно искренне, для меня «Крошка Цахес» был очередной программой. Я не представлял себе, что это будет воспринято как физиологический наезд. Я ростом чуть пониже Путина, и для меня эта тема не является обидной (рост В. Шендеровича — 165 см, рост В. Путина — 169 см. — Е.М.). — Ты хочешь сказать, что именно рост, а не лицо стал причиной гнева? — Нет. Ну, тут надо понимать специфику. Одно дело я пишу в сценарии — маленький Путин. Другое дело, когда босиком какой-то карлик бегает с лицом Путина, все ржут. Я недооценил визуальной силы образа, я недооценил эмоциональной силы воздействия, и я недооценил, конечно, степени личной закомплексованности этого человека, потому что нам немедленно передали из нескольких источников, что был приступ ярости. В его голове не существует свободной прессы, сатиры как инструмента. Хотя никаких границ мы не переходили. Если бы он увидел, что англичане делали с Мейджором и Тэтчер! Например, Мейджора засовывали обратно туда, откуда люди рождаются. Был цикл «Жизнь Мейджора», и когда появлялось лицо Мейджора, врач говорил: «А-а-а! Назад! Назад его!» И его пытались обратно запихнуть. Буквально. Речь шла о премьер-министре Великобритании. Ничего не случилось с программой. — А ты рискнул бы сделать такую программу о Путине? — Я бы не рискнул по вкусовым соображениям, потому что для меня это too much. Но ничего противозаконного с точки зрения взаимоотношений сатиры и власти в этом нет. Да, ты премьер-министр, да, ты первое лицо государства. Любая сатира оправданна, любая резкость. Уходи в частную жизнь, про тебя никто слова не скажет. Европейский суд стоит на стороне свободной прессы, подчеркивая, что сатира имеет право быть провокационной, провокативной. В этом смысле журналист абсолютно защищен, он имеет право на любую критику должностного лица. — После того как ты ушел с телевидения, были ли тебе какие-нибудь намеки, звонки из администрации президента, мол, Виктор Анатольевич, прекратите ругать, писать про нашего гаранта? — Нет-нет, у меня репутация… Эту репутацию не то чтобы я специально создавал, а в какой-то момент я услышал со стороны. Гусинский говорил Примакову, Черномырдину, когда ему звонили после программы «Куклы»: «Да я ничего не могу с ним сделать, он сумасшедший». — Это очень легко так сформулировать и прикрываться этим. — Да, он прикрывал меня, он прикрывал телеканал. Вопрос сумасшествия, как известно, очень тонкий. Но я был рад такой формулировке. Меня не пугали по-настоящему
По отрубленным ладоням судьбу не гадают.
В. Шендерович
— Ты смелый человек?— Нет. Я думаю, что меня не пугали по-настоящему, я человек образованный. Я читал, например, «Колымские рассказы» Шаламова. И всякий читавший примеряет это на себя. Человек, который прочтя «Колымские рассказы», может сказать, что он бы это выдержал, — это человек с хорошим самомнением. — То есть ты бы не выдержал? — Я не знаю. Думаю, что нет. У всякого человека пленка цивилизации очень тонкая, это пара миллиметров на большой кипящей кастрюле. Вся эта пленка цивилизации сходит за несколько дней, если постараться. Человека сделать животным — это занятие на несколько дней. В легком варианте я это прошел в армии. Через три дня ты не хочешь ничего, кроме простых физиологических вещей: ты хочешь поесть, ты хочешь поспать, ты хочешь, чтобы было тепло, чтобы тебя не били, чтобы у тебя ничего не болело. И тебе не надо ничего больше, тебе не надо книг, и ты не страдаешь оттого, что не попал на концерт в консерваторию, что у тебя не издали рассказ. Ты перестаешь страдать на эти темы. И ты сдерживаешься с трудом, чтобы не упасть в ноги человеку, который даст тебе поспать и поесть. — То есть тебя можно сломать? — Любого человека можно сломать. Может быть, есть какие-то люди, с которыми в принципе это невозможно сделать. — А провокаций ты боишься? — Как у Жванецкого: «Не надо подсказывать им ответ». Этого было достаточно много в моей жизни — угроз физической расправы, мерзостей и вторжений в личную жизнь. Я в этом живу. Менялась густота. Иногда эти твари звонят раз в месяц, иногда пять раз в день. — Что говорят? — Да все то же — жидовская морда, мерзости сексуального характера. Репертуар небогатый. Не вылезать еврей не может
Родина для еврея — место, где его впервые назвали жидом.
В. Шендерович
— Кстати, одна твоя цитата: «Не вылезать еврей не может. Слишком много энергии». А скажи, пожалуйста, а просто по башке еврей не боится получить?— У меня есть рабочая гипотеза главной мысли — почему русский дурак может быть даже обаятельным, как Иванушка-дурачок, а еврей-дурак — это всегда катастрофа. Заключается эта гипотеза в том, что в среднерусском человеке талант и энергия для его реализации находятся более-менее в пропорции. Условно говоря, на одной стороне лестницы — академик Вернадский, писатель Булгаков, Лев Толстой, которым Бог дал и талант, и энергию для воплощения. А если он с другой стороны лестницы, то он выпил с утра и там же лег, где выпил, и у него нету претензий к миру. А драма народа, к которому я принадлежу, заключается в том, что каждый первый — Эйнштейн. Это как тренер сборной Бразилии по футболу сказал: «Очень трудно тренировать футбольную сборную в стране, где 50 млн человек знают, как это делать». То есть каждый бразилец, видимо, считает, что он знает, как надо тренировать сборную по футболу. В нации, которая названа богоизбранной, если ему не дано Божьего дара, то с огромной вероятностью в нем все равно живет энергия. Однажды пришел ко мне после концерта один человек и принес сборник стихов. Оказывается, он послал заявку в Книгу Гиннеса о том, что он автор наибольшего количества стихотворений про растения — он написал их 1500. Каждый день он узнает новое растение и пишет про него стихотворение. Я рискну сказать, что он с большой вероятностью еврей. В нем есть эта энергия. Да, он не Пастернак и не Мандельштам, но энергия для реализации у него есть.
Король для шута, шут для короля
Красноречивей всего — кляп.
В. Шендерович
— Ну хорошо, Путин — «Крошка Цахес», а себя бы ты какой куклой сделал?— Ну, конечно, клоун. Клоун, шут гороховый, как угодно назови. К шуту, который говорит резкую и обидную правду, полагается король, который способен это выслушать. А у нас короля-то и нет. — Если бы у тебя была возможность, то сегодняшнего президента ты бы о чем спросил? — У меня нет никаких вопросов. Мне не о чем говорить с этим человеком. — Ты не хочешь его спросить, когда он уйдет? — Нет, зачем. Мы же видим: к нему ходят разные люди, в том числе приличные. Не все со встречи выходят приличными... И многие из них даже задают какие-то вопросы. Но смысла в этом нет, потому что он всех использует, он подтирается всеми, кто к нему приходит. Когда мне звонил Дима Быков и узнавал мое мнение — ходить или не ходить, мой совет был — не ходить. И то, что Быков, как Архангельский, замечательный, хороший человек, спросит его про Ходорковского, это Быков поставит себе галочку, что он это спросил. Потому что узнают о том, что Быков спросил про Ходорковского, 115 человек из его фесйсбука, а в телевизоре картинка — деятели культуры пришли поздравить Владимира Владимировича с днем рождения. — Ничего не могу сказать о встрече Путина с писателями, но на встрече Путина с Советом по правам человека я говорила ему о важных для нашей профессии вопросах свободы информации и правах журналистов. — Лен, ты дура, ты дала себя использовать, извини. Потому что для миллионов людей в телевизоре картинка такая — деятели культуры на приеме у лидера нации. — Нет, это была встреча, не прием… — Это неважно. Встреча с лидером нации. Деятели культуры пришли к лидеру нации. — Нет, не к лидеру нации. — Как назвать — это не твое... Не ты сейчас монтируешь, не ты сидишь за монтажным столом. В этом твоя ошибка: тебе по-прежнему кажется, что ты сидишь за монтажным столом. Нет, ты — персонаж. За монтажным столом другие, и они склеят так, как им захочется. Моя оценка — это ошибка. Потому что польза — кусочек колбаски, который дадут, какое-то послабление, какое-то смягчение журналистам… — И тебе в том числе, поскольку ты тоже журналист, как ты сказал в начале беседы. — Да, но тем не менее эта подачка с лихвой уравновешивается для Путина его легитимизацией, в которой он чрезвычайно нуждается, особенно после мая этого года, потому что он-то точно знает, что он нелегитимен. Уж он-то точно знает, что его фамилия Лукашенко, уж он точно знает, что никаких выборов не было, что они были сфальсифицированы, что его легитимность находится ровно на уровне Лукашенко. И когда вокруг сидят Федотов, Масюк, Никитинский и еще 50 человек, из которых 20 приличные, — всё, вы видите, идет процесс, он прислушивается к интеллигенции. А потом он прислушается к мнению Уралвагонзавода. Но что поделать, он президент всей страны. Вы участвуете в разводке. Это моя позиция. Могу дать свидетельские показания, когда будет процесс, как он злоупотреблял должностью президента Российской Федерации. Но ни при каких других обстоятельствах встречаться с ним невозможно. Конкурс отвращения
Политический труп разлагается с большим комфортом.
В. Шендерович
— Твоя фраза: «Симпатию я испытываю к женщинам, старикам и детям. А к политикам испытываю различную степень отвращения». Кто в первой тройке?— Там большой конкурс. Это все персонажи программы «Время». Путин, да. Медведев, безусловно. Причем в смысле отвращения даже больше, чем Путин. Потому что Путин какой-то определенный, он такой вполне себе мелкий шекспировский бес. А к Медведеву «такую неприязнь испытываю, что кушать не могу», как говорил Мкртчян в знаменитом фильме. К Медведеву испытываю неприязнь гораздо большую, чем к Путину. — Потому что ничего не сделал? — Ну, какие чувства можно испытывать к крокодилу? Держаться подальше. Путин цельный крокодил, он цельное существо. И здесь нет никаких особенных иллюзий. — Крокодилы, мне кажется, тупые. — Нет, они живучие, во-первых. Крокодил всех переживет. Во-вторых, он лежит, притворившись корягой. — А разве Путин… — Крокодил до 1999 года лежал, притворившись корягой. И ты не подозреваешь о его существовании. Потом, когда ты начинаешь подозревать о его существовании, уже поздно. Уже он выбросился, вцепился тебе в горло, он тебя уже ест, когда ты начинаешь подозревать о его существовании. Но к крокодилу особенных претензий нет: он продукт эволюции, он такой, какой есть, и странно его перевоспитывать. И он, главное, ничего, кроме коряги, из себя в жизни не изображает. А Медведев изображает из себя нечто человекообразное. И судя по тому, что десятки приличных людей и моих друзей, включая редактора «Новой газеты», ходили вокруг него на цыпочках, сдували пыль и говорили: «Тихо-тихо, подождите, сейчас он вот как встанет, как окажется, что он человек, вот увидите…» — А ты не верил в это? — Ни одной секунды. — Почему? — Не знаю, интуиция. Он пустое место. Сразу было понятно, что пустое место. — Хорошо, третьего назови. Путин, Медведев… — Там среди общего фона есть, конечно, персонажи особой вонючести. Рогозин, Сергей Иванов. Это такие патентованные уже… Это как у Бабеля сказано: «Слывший промеж биндюжников грубияном». Чтобы слыть мерзавцем среди них, надо быть уже Рогозиным. Ну вот, диапазон Фрадков, Зубков — это биомасса, кагэбэшная биомасса, она более-менее видна и понятна. — А Сурков? — Сурков — персонаж чуть более… — У тебя прямо на лице какое-то отвращение, если честно. — Ну а что ты хотела? Ты меня про кого спрашиваешь? Про Папу Римского? Про Суркова? Ну, вот такое лицо, которое есть. Я не буду даже отвечать на этот вопрос. Ведь в чем наша типовая интеллигентская ошибка? Мы считаем, что если человек откликается на цитаты из Булгакова или Священного Писания, Чехова, Пушкина, то он как бы интеллигентный. Это у нас с советских времен. Предполагается, что этот человек нашей этики. Я попробовал парочку его текстов просто на зубок. Там труха внутри, там ничего нет. Там пустое место. Но, конечно, это игра в доброго следователя и злого следователя. Это подвалы гестапо, есть Сергей Иванов… и есть автор текстов, интеллектуал с псевдонимом Дубовицкий. Понты. Третья производная Пелевина и Сорокина. Человек, который хочет спрятаться за псевдонимом, не берет псевдонимом фамилию жены и не делает утечку в журнал «Русский пионер». Кандидат-депутат Шендерович
Цепной пес хранит верность только конуре.
В. Шендерович
— Ты ходил в депутаты в 2005 году. Значит, все-таки власть тебе не чужда?— Нет, неточный вывод. Это был округ, в который собирался идти Ходорковский. Мосгорсуд за одну неделю срочно привел приговор в исполнение, чтобы не пустить Ходорковского на эти выборы. И я ждал (а это знаковый округ, Университетский, где всегда побеждали демократы), что кто-нибудь из политиков пойдет. Уже шагреневая кожа сжалась до не могу. Кто будет 450-м депутатом — я, Говорухин или цирковая собачка, значения не имело никакого. Я не шел в политику, потому что политики не было. Это был эрзац. Это был абсолютно публицистический поход, я шел как журналист. Я шел для того, чтобы использовать эту возможность и написать о ней. Ну как Пастер прививал себе чуму. Я так же шел в депутаты. Конечно, если бы я знал, что мне придется испытать (к вопросу о смелости), я бы, наверное, не пошел. Это мерзость — вторжение в личную жизнь, угрозы, угрозы семье и т.д. — А поучаствовать, например, в президентских выборах ты мог бы? — Нет, моя профессия называется «журналист». — Опять-таки ради эксперимента? — В 2005 году я пошел в депутаты для того, чтобы иметь возможность попробовать это, заявиться, встречаться с людьми, рассказывать что-то, как-то встряхнуть это болото, потому что ни Хакамада, ни Немцов никто не пошел. Я ждал, что кто-то из политиков пойдет, потому что их дело, их работа. Мое дело — об этом писать. — Ты про все пишешь книжки? Про каждый этап своей жизни ты пишешь книжки? — Совершенно верно. — И зарабатываешь на этом деньги. — Да, именно. Это моя работа. Совершенно верно. У Иртеньева есть стихотворение, посвященное жене: «Я сегодня Алке зажигалку за 15 тысяч подарил…» А кончается так: «На свои купил, на трудовые, те, что получил за этот стих. Бабки, прямо скажем, — ломовые. Алка, прямо скажем, стоит их». — Почему ты не пошел в Координационный совет? — Потому что выборы в Координационный совет — это уже политика, и вот там нужны люди, которые готовы работать. Это отдельная профессия. Координационный совет — это уже реальная политика. В отличие от Государственной думы. Я готов к встрече с ОМОНом
Вот вам моя рука — вы ее выкрутили.
В. Шендерович
— Какие, на твой взгляд, главные ошибки протеста за этот год?— Главная ошибка протеста — неготовность бросить все и упереться рогом. Мы очень капризные. Мы очень склонны к выяснению отношений, к раздроблению. Инфантильный протест по большей части. И выходит меньше людей по нескольким причинам. Одна причина прямая — это ужесточение реакции власти, и не все люди готовы на встречу с ОМОНом. Это к разговору о Шаламове. Если ты скажешь, что ты хочешь свободы, тебе отпилят ногу ржавой ножовкой. Подумай. А потом говорят: «А что же ты не вышел за свободу? Что же ты такой трус?» Ну конечно, можно и так поставить вопрос. — А ты готов к встрече с ОМОНом? — Я с ним встречался. — Тебя били? — Да, разумеется. Меня давили, меня били, меня задерживали с 2006 года. Вторая причина, что митинги — это работа, на которую надо выходить. У многих другие представления о своем досуге в свой выходной. Если ты хочешь считаться гражданином, а не населением, то надо работать. И в этом смысле каприз — ах они меня разочаровали, ах Собчак, ах Навальный, они все переругались, фу-фу, дайте нам хорошего политика. Дайте нам, дайте нам… Я про это написал несколько текстов, лежа на диване. — Ты как кокетка сейчас. — Да, я изображаю: ах мне не нравится, нет, я не пойду, какая гадость, ах Навальный, нет-нет… — А кого из лидеров оппозиции ты видишь потенциальным президентом? — Навальный — это политик-профессионал. Ясно, что у него есть свои убеждения. Он не устает, не останавливается, не дает слабины, не делает это в отпуске. — Его не выпускают в отпуск, он под подпиской. — Тем не менее вызывает уважение его умение не падать от первого удара и не говорить — ах вы так, тогда я обижусь и уйду. — То есть ты бы за него проголосовал на выборах президента? — Это две разные истории. Координационный совет не занимается выборами президента Российской Федерации. Он занимается тем, что пытается вернуть нормальные правила игры — мы голосуем, мы сами будем избирать президента и парламент, а не они друг друга по очереди будут назначать — Путин Медведева, Медведев Путина, Путин Рогозина, Рогозин Иванова. Мы легко отдали наши свободы, за пачку сигарет. Потому что темные, потому что даже Франклина не читали, который говорил, что когда человек отдает свободу за безопасность, он не получает ни того, ни другого. Отдали. Теперь это надо возвращать. Они не отдадут. Потому что Путин понимает, что как только руки от рычагов власти отлепит, с рычагов власти начнут снимать отпечатки пальцев, немедленно. Немедленно тот же самый Чайка и Бастрыкин. — Что Бастрыкин и Чайка такие честные? — Нет, при чем тут честные? Честных ты там вообще не ищи. Просто дарвинизм — лев сдох, лев среди саванны лежит, что ж гиенам-то ровесничкам не подойти теперь? И он эти нравы знает, он сам такой, и он сам разодрал не одну тушу по дороге в цари Горы, в цари саванны, поэтому у него нет никаких иллюзий, что как только он даст слабину, его свои съедят, а не Пархоменко его съест с Пионтковским. Любовь натертого градусника
Ветер перемен не должен свистеть в ушах.
В. Шендерович
— Какой ты Путину дашь совет?— А я ему уже давал совет в январе 2001 года — поостеречься абсолютной власти. Я произнес небольшую гуманитарную речь. Невиданные рейтинги, поддержка, наконец-то народ и партия едины после ельцинских плохих времен. А был рейтинг за 70. Я сказал, что это очень опасный рейтинг, что не в интересах человека и политика иметь такой рейтинг, потому что это рейтинг авторитарный, что таких рейтингов не бывает в демократических странах, что такие рейтинги плохо кончаются. — Но его народ тогда любил, надеялся. — Это неважно. Это мы не можем узнать, потому что это как натертый градусник. Мы не можем узнать, температура была 36,6 или 37,2. — Ты считаешь, что уже тогда был натертый градусник? — Конечно. Здрасьте, полгода телевизор орал о спасении нации, о том, что Россия встает с колен, победа в войне, появился новый, молодой, энергичный, в шапочке на подводной лодке, еще не утонувшей. Рядом Жванецкий, Спиваков, Татьяна Толстая. Все поддерживали. Интеллигенция вся. И я ему говорил, что у Чаушеску за неделю до расстрела рейтинг был стопроцентный. Но их потом расстреляли вместе с женой и рейтингом, без суда. — Что он тебе сказал на это? — Ничего не сказал, махнул хвостиком, как рыбка. — А что глаза его говорили? — Нехорошие были глаза. Неприятные я слова говорил. Я его предупреждал, моя совесть чиста, я его персонально предупреждал. Это о том, кто успеет первым — ишак, эмир или Ходжа Насреддин. Он может, как Мугабе, прожить до 88 лет, и вымрем все мы, а он останется. Он не может уйти, он не может читать лекции, как Клинтон. История дает возможность констатировать только закономерности. Закономерности очевидны. Он нелегитимный лидер, значит, он закончит как нелегитимный лидер, то есть либо умрет в постели, либо кончит плохо. Ничего третьего для нелегитимных лидеров история не приготовила. Милошевич, Пиночет… Другая власть будет не когда Путин упадет с дельтаплана или марсиане его заберут. Другая жизнь будет, когда мы, такие большие россияне, добьемся изменений правил жизни. Из этой кастрюли, как сказал Владимир Мирзоев, уже поползло через край и подгорает. Уже ясно, что что-то там должно изменится. В 80-е изменилось не потому, что умер Черненко. Изменилось потому, что Советский Союз проиграл холодную войну, а Рейган выиграл. Ракеты еще делали, но хлеба уже не было, хлеб уже закупали у потенциального противника. Поэтому Горбачев был неизбежен. У нас такого нет. Еда есть. И нефть. Это означает, что сейчас что-то может измениться только через голову. Но когда будет падение цен, тогда уже на улицу выйдет не Болотная площадь, не обитатели кафе «Жан-Жак», а тот же самый Уралвагонзавод, те же самые шахтеры. И тогда уже появятся такие популисты, что Навального будете искать и мечтать, где он, этот Навальный, с которым можно разговаривать, который адвокат. Потому что появится ухудшенный вариант Жириновского. Настоящий. Только не провокатор Жириновский, а настоящий буйный появится. Как у Высоцкого: «Настоящих буйных мало — вот и нету вожаков». И тогда выбор очень небольшой, условно говоря, между Удальцовым и Тором. — А ты кого предпочтешь? — Ты мне предлагаешь выбор между сифилисом и триппером? Аверинцев говорил: «Не надо выбор делать, который дьявол предлагает». Это дьявольский выбор. Не надо этого выбора делать. — А если случится? — Если случится, мне не жить по-всякому здесь. Мне не жить ни при Удальцове, ни при… — Уедешь? — Если успею убежать живым от Тора? Да, постараюсь сбежать. — А от Удальцова? — От Удальцова — да, тоже. — Куда сбежишь? На историческую родину? — Нет, смотри, ответ на вопрос, собираешься ли уехать, замечательный (не мой, к сожалению): при малейшей возможности — нет. Дальше опять приходим к шаламовскому. По сути, ты меня спросила, хочу ли я жить. Ответ — да, хочу. — Значит, смоешься? — Мерзавец, да, да, постараюсь. Вопрос в том, что я хочу жить. — А родину защищать от триппера и сифилиса… — А вот для этого я и сижу с тобой и защищаю родину от сифилиса, вот этим сейчас и занят. Ты принесла мне анализы. — Я не думала, что я медсестра. — А ты медсестра. Ты мне принесла некоторые цифры, я их комментирую. Когда все рушится, то востребованы простые рецепты. Нужен человек, который скажет: «Я знаю, как надо. Я вас приведу к счастью завтра. Завтра все будет хорошо. Я знаю, кто виноват, я знаю, что делать». Дальше рецепты понятны. Кого вешали в Пугачевский бунт? Инородцев и математиков очкастых. Тут все понятно. Если видеть с расстояния — у нас сейчас какая власть? Либеральная. Путин кто? Демократ. Тень Собчака, Конституция. С точки зрения Удальцова — либералы у власти, с точки зрения фашистов, у власти — либералы. От имени либералов — это ворье негодяйское продолжает дискредитировать либерально-демократическую идею. С декабря по май был отличный шанс плавно повернуть главный механизм, а власть при первой возможности гайки завинтила. Единственное, что они могут и понимают, — дискредитация, спецоперация. По специальности работает человек. Путин это умеет. — А ты что умеешь? — А мое дело — рефлексия. Я лягушка, которой капают на лапку кислотой, она лапку отдергивает и кричит: ой-ой-ой. Вот и вся моя работа. — Лапки сильно обожжены? — Достаточно обожжены лапки. Здесь моя работа, которой я приношу, думаю, больше пользы, чем если бы я сидел в Координационном совете и пытался примирять Собчак с Пионтковским. — А ты не готов менять профессию? — Я не готов на это… Я не готов и электриком работать, и мелиоратором. Есть много профессий, которыми я не владею и не хочу ими заниматься. Закончу моей любимой байкой. Жил в московском дворе вор-форточник, сухонький немолодой человек, лучший в Москве вор-форточник. Вор в законе. В форточки пролезал, квартирные кражи делал. Отсидел, вернулся. Через какое-то время снова исчез, а когда вернулся через пять лет, на вопрос «Где был?» — ответил: «Да вот, решил угнать машину и попался». Всю эту историю я рассказываю ради вывода, которым завершил форточник свой рассказ: «Куда поперся? Есть профессия — работай по ней». Елена Масюк |
четверг, 22 ноября 2012 г.
пятница, 14 сентября 2012 г.
Итигэлову исполнилось 160 лет. И он по-прежнему с нами, здесь
Лама и смертьСмерти — как небытия — нет, человек, если захочет, может победить смерть. К 10-летию возвращения Итигэлова Смысл цивилизации, если она может его иметь, для многих один: победа над смертью. Однако люди — парадокс — отказываются думать на эту тему. Наши отношения со смертью чрезвычайно запутаны и не осмыслены. К 10-летию возвращения Итигэлова В пятнадцатый день первого летнего месяца по лунному календарю 1927 года лама Даши Доржи Итигэлов в последний раз собирает учеников. Он просит прочитать для него молитву «Благопожелание уходящему». Ею помогают душе, покидающей тело, найти свой путь, свое кармическое предназначение. Ученики смущены, не могут на это решиться: ведь учитель жив. Тогда Итигэлов начинает читать молитву сам. Ламы и хувараки присоединяются. После ритуала тело Итигэлова неподвижно. Его помещают в бумхан (кедровый короб) в той же позе, в какой он медитировал и затем перестал дышать, — в позе лотоса. В местности Хухэ Зурхэн бумхан погружают под землю. В этот момент — воспоминания очевидцев зафиксированы — с неба сходит ослепительный огонь, вошедший в землю вместе с телом Итигэлова. Возможно, молния. Короб с Итигэловым подняли из земли 10 лет назад, 10 сентября 2002 года. Или, по лунному календарю, в четвертый день второго осеннего месяца. В 2012-м этот день приходится на 19 сентября, когда буддистский мир и будет праздновать возвращение Хамбо-ламы. Итигэлову исполнилось 160 лет. И он по-прежнему с нами, здесь. В его теле, не тронутом тленом, протекают физиологические процессы. Это объяснимо с буддистских позиций, но необъяснимо с естественно-научной точки зрения. Как и твердое знание в 1927 году Итигэлова о том, что он переживет смерть. Это поражает больше всего: он ни во что ее не ставил. Теперь, сидя на троне, он уложил под каменную плиту многие сугубо материалистические представления о мире: медитация ламы оказалась сильнее непреложных прежде биологических истин. Сегодняшнее существование Итигэлова не зависит от того, верим ли мы в него. Знаем ли о нем. Или, напротив, именно от того и зависит? Каждый сегодня может отправиться в Иволгинский дацан и лично встретиться с Итигэловым. Его гениальное посмертное возвращение наглядно, осязаемо и осознаваемо всяким, кто хочет понять. Вступая в парадоксальную коммуникацию с этим сверхчеловеком (постчеловеком?), мы можем просить что угодно, наши мольбы и просьбы к нему не остаются безответными — тому масса примеров. Наверняка это сила самовнушения, случайности. Но вот что еще происходит: и у него к нам есть просьбы и мольбы. Вам в ответ предлагают думать о главном — о смерти. Тело как послание. Изречение, безошибочно свидетельствующее об освобождении. Написанное монахом не для того, чтобы прославиться, а для того, чтобы самому убедиться. Тело как книга — вовсе не буддистская метафора. Это, в общем, абсолютно укладывается в русло и западной культуры, для которой Азия, Восток всегда воспринимались прежде всего как текст. В том и слабость западного восприятия, и отражение колониальных устремлений, и в то же время уважение к еще неизведанному. Сохраненное нам, для нас тело — не что иное, как страстная речь. Тело Хамбо-ламы — физический носитель информации, не имеющей физической природы, но обладающей необъяснимой пока властью над материальным миром. А на ком/на чем еще наши боги могли бы написать нам послание? Как отправить его и передать нам? Тело Итигэлова, которое каждый может увидеть, содержит в себе некое откровение, проясняющее всё иррациональным образом. В прошлом наши предки умели воспринимать такие послания. Как его прочитать современному человеку со всем его скептицизмом, как воспринять?
*** Современные атеистические соображения человечества о жизни и смерти по-прежнему базируются на формулах Энгельса. Так вот, на фоне известного изречения — «Жизнь есть способ существования белковых тел, и этот способ существования состоит по своему существу в постоянном самообновлении химических составных частей этих тел» — процитирую заключение, подписанное профессором, завотделом идентификации личности Российского центра судмедэкспертизы Минздрава РФ Виктором Звягиным: «Что касается карбонатных и белковых фракций, то каких-либо различий между исследуемыми и контрольными образцами не отмечено». Исследуемый образец — телесные частицы Хамбо-ламы Итигэлова, контрольный — самого Звягина. Итигэлову к моменту исследования исполняется 152 года. Со времени его похорон проходит 77 лет, из них 75 он провел под землей и два года уже находился на ее поверхности. Опираясь на формулу Энгельса, можно однозначно утверждать: Итигэлов жив. Диалектико-материалистические представления о смерти просты и произрастают из предложения Энгельса рассматривать смерть как момент жизни: «Отрицание жизни по существу заложено в самой жизни так, что жизнь всегда мыслится в отношении к своему неизбежному результату, заключающемуся в ней постоянно в зародыше, — смерти». Вот так: жить — значит в итоге непременно умирать. Раз уж родился, то уже ничто не спасет тебя от смерти. Жизнь и смерть — две стороны одной медали, это день и ночь, добро и зло, мужчина и женщина и т.д. «Бытие есть только тогда, когда ему грозит небытие, бытие только тогда и начинает быть, когда ему грозит небытие» (Достоевский). Энгельс отсылает к Гегелю, его мысли: «Жизнь, как таковая, носит внутри себя зародыш смерти». Тот же образ, кстати, у Рильке: «…прежде люди знали (а быть может, догадывались), что содержат в себе свою смерть, как содержит косточку плод. Дети носили в себе маленькую смерть, взрослые большую. Женщины ее носили в утробе, мужчины — в груди». Смерть — как вызревающая в нас личинка, кокон, смертный час всегда при нас, мы таскаем его с собой в бумажнике, у сердца. Так? Тогда что сделал с этим зародышем Итигэлов? Смерть можно рассматривать как следствие усложнения: одноклеточные практически бессмертны, и амёба — «царь горы». Смерть — расплата всем и всему, что амёбы сложнее. Разумнее, красивее, эмоциональнее. Смерть порождена эволюцией. И смерть обеспечивает развитие. Но — если оперировать биологическими терминами — принадлежит ли Итигэлов к нашему виду? Человек, помимо прочего, — это тот, кто живет и умирает, чье тело разлагается. Так что правомерен вопрос: из одних ли мы с ним первоэлементов? Если да, следовательно, границы жизни и смерти теоретически преодолимы и нами? И дело лишь в силе духа? *** Попытки постижения смерти придают зрению ту резкость, что позволяет рассмотреть глубины наших жизней. Смерть волнует каждого, но о ней не принято говорить прямо, без уловок. И сегодня общество обсуждает, кажется, всё, всех, но по-прежнему в разговорах о смерти считаются недопустимыми психологизм, точность, боль. Это табуировано. У Льва Толстого ясно видно, что неприятие смерти — не черта нашего времени (мы лишь логически продолжаем заложенное в нас предшествующими поколениями). «Смерть Ивана Ильича»: «…самый факт смерти близкого знакомого вызвал во всех, узнавших про нее, как всегда, чувство радости о том, что умер он, а не я». В публичном пространстве смерть — это всегда смерть другого. В личном же пространстве при мыслях о смерти царствуют страх, терзания, отчаяние и непонимание. В своей «Исповеди» Толстой мучительно и безуспешно пытался найти в жизни тот смысл, который не уничтожался бы неизбежной смертью. Итигэлов нашел, что ответить смерти? Да, у Толстого были сложные отношения с православием, но страх смерти мучает не одних «еретиков». Он знаком и «истинным» христианам, буддистам, мусульманам и т.д. Этот страх парадоксален, потому что уже тысячелетия религии пытаются примирить нас с неотвратимой смертью. Сегодняшний консюмеризм лишь усугубляет положение: многие не могут ни примириться со смертью, ни даже вспоминать ее — ведь на тот свет не затащить ни волов, ни жен, ни золото. Всё публичное пространство, все каналы, по которым к нам поступает информация, апеллируют к «успешности», красоте, здоровью, неувяданию; смерти же нет. Если она и появляется, то в ней нет достоверности, ее смысл и природа искажены: она выглядит чем угодно, только не самой собой. Это такой же суррогат, как и многое другое, чем наполнена нынешняя действительность, которая и сама выглядит ненастоящей. Речь не только о сегодняшней России. Француз Уэльбек пишет о Европе: «Мы пытаемся создать ненастоящее, легковесное человечество», «цивилизацию вечных подростков». Поэтому кризис, грозящий похоронить средний класс Европы и Америки, можно было бы считать несомненным благом — если бы хоть теплилась надежда на то, что мы сохранили способность всерьез думать о главном. *** Улан-Удэ, антураж: сумеречное небо за большими окнами, дерево, кажущееся умершим, об его ветки будто оцарапывается воздух — он здесь вечно живой, вечно в движении. В комнате котенок Дымка охотится на аквариумных рыб. Моя собеседница — родственница Хамбо-ламы Итигэлова. О главном, о победе в широком смысле над биологией, она говорит на суржике из буддистских и христианских представлений и понятий. – Капля отца выходит из головной чакры, капля крови матери выходит из пупочной чакры, и они двигаются навстречу друг другу. Встречаются в сердечной чакре, и получается взрыв, и тогда разрываются все слои наши, все оболочки. Почему вот говорят, что нельзя стоять у головы или ног умирающего — энергия пошла, в этот момент душа — то, что перерождается, — вырывается и идет по закону кармы, а тело, как ненужная одежда, остается. В этот момент нам ничем не помочь умирающему человеку. Мы можем только возжигать лампады и думать о нем, и это самое главное: лампады укажут, куда двигаться душе. Нельзя горевать, нельзя, чтобы слеза упала на умирающее тело, — ему мы ничем не поможем, но ухудшим состояние своего личного тела. Творить молитву «Благопожелание уходящему», которую читали Итигэлову, — значит помогать душе пойти по кармическому пути. Современник Итигэлова Лев Толстой, быть может, как никто, напряженно думал о смерти. Известна (от И. Грабаря, записана М. Волошиным) история, как художник Василий Суриков обошелся с классиком, повадившимся каждый день ходить к его умиравшей жене, вести с ней разговоры о душе и смерти, после которых та плакала. Когда Толстой пришел вновь, Суриков с лестницы крикнул: «Пошел вон, злой старик! Чтобы тут больше духу твоего не было!» Из «Смерти Ивана Ильича»: «И вдруг ему стало ясно, что то, что томило его и не выходило, что вдруг все выходит сразу, и с двух сторон, с десяти сторон, со всех сторон. Жалко их, надо сделать, чтобы им не больно было. Избавить их и самому избавиться от этих страданий. «Как хорошо и как просто, — подумал он. — А боль? — спросил он себя. — Ее куда? Ну-ка, где ты, боль?» Он стал прислушиваться. «Да, вот она. Ну что ж, пускай боль». «А смерть? Где она?» Он искал своего прежнего привычного страха смерти и не находил его. Где она? Какая смерть? Страха никакого не было, потому что и смерти не было. Вместо смерти был свет». Что в реальности происходит? Возвращение в свет детства, в самые первые воспоминания, как у толстовского Ивана Ильича, как у миллионов других людей (судя по всему)? И что дальше? Шестое воплощение Итигэлова — Дхпрмапа — добился учебой и буддистскими практиками уменьшения своего тела до размеров, присущих восьмилетнему мальчику, после чего ушел на небо Даков. По воспоминаниям земляков, тело Хамбо-ламы Итигэлова в старости очень уменьшилось в размерах (сейчас он того же роста, каким был в зрелости). Незадолго до своего ухода, в 20-х годах, он — человек, разгадавший и готовый подчинить Пустоту, готовый к подвигу, — катается на детской тележке и устраивает с ребятней соревнования, кто лучше отлупит прутьями разлившиеся талые воды. Как еще мог себя вести человек, к тому времени уже, вероятно, внутренне решившийся на такое, что до него не удавалось никому из людей? Это вообще-то, говоря языком юности, «высший класс». Его старость, как и детство, не отвечают стандартам агиографии. Должно бы присутствовать ощущение взлетной полосы. Но нет, никакого пафоса, никаких приготовлений, ничего лишнего и абсолютная естественность. Меня, как и многих других паломников к Итигэлову, внезапно настигало острое ощущение собственного — не чужого — детства; это, наверное, самое искреннее из сохраненного в нас, самое настоящее, с возрастом такие минуты возвращения к себе маленькому начинаешь ценить как самые дорогие, они увеличивают в мозге синтез эндорфинов, этого «гормона счастья», гасят беспричинную, но такую привычную тревогу. Испытываешь, как пустеет время, всё материальное отдаляется, и удается вернуться к себе в самом начале, в донных слоях. Чем глубже в себя, чем ближе к началу — тем острее радость. Хоть на мгновения, оставаясь самим собой, ты тем не менее возвращаешься в состояние, защищенное от желаний и страстей, а значит, от страдания. Вопрос, до какого уровня можешь опуститься в себя. Проблема в том, что мы не помним самое начало. (Впрочем, речь о частном чувственном опыте, попытки его осмысления и объяснения здесь лишние. Интересующихся отошлю к трудам испытавших влияние буддизма Юнга, в некоторой степени Фрейда и Фромма, а также Шестова, Гурджиева и, как ни странно, православного философа Павла Флоренского. Последний, кстати, всей своей жизнью, не только рукописями, показал бесплодность поисков окончательных ответов и абсолютных истин о чем бы то ни было. Убеждение Флоренского: «Вера — это не познание истины, а служение ей». Всю правду об Итигэлове не постичь никогда и никому — и Будда не сказал нам правды, ведь простые живые существа не смогут понять страшное лицо истины. Чудо не объяснить, но можно принять и осознать.) Так вот, насколько глубоко, до каких временных пластов внутрь себя мы можем забраться? Это вопрос того же порядка, до какого уровня сознание может управлять телом. Мы можем себя заставить встать и пойти куда-либо. Можем заставить себя терпеть боль. А можем мы себя заставить не умирать? Можем заставить повернуть наше внутреннее время — ведь оно без нас и не существует, оно зависимо от нас — вспять? И насколько вспять? Доступно ли нам вспомнить, что было с нами в год, в месяц? А до нас? Достижимы ли нашему сознанию вневременные области? Не показывает ли опыт Итигэлова: да, достижимы. Более того, человеку (если Итигэлова считать одним из нас) по силам осознанное перевоплощение, равно как и остановка цепи перерождений. И главной книгой другой великой религии сформулировано: «… не будете как дети, не войдете в Царство Небесное». Если кому-то кажется, что таким объяснением удовлетвориться нельзя, поскольку ничего оно не объясняет, возразить, пожалуй, будет нечего. Но и предложить нечего: научного объяснения феномена Итигэлова нет. Да и возможно ли оно? Его, по-видимому, следует искать совсем в другой сфере. Вероятно, дети знают, в какой. Многие из них, встречаясь с Хамбо-ламой, ничему не удивляются. *** Иисус Христос, «смертию смерть поправ», изменил отношения с ней человечества. Христианам обещана победа над смертью — когда все воскреснут, пойдут на суд и начнется вечность. Смерть порождена Люцифером, отпавшим от Бога, но в день, когда всё снова предстанет перед Богом, смерть умрет. Оправданные на суде увидят ввержение смерти и ада в геенну, и воскликнут: «Смерть! Где твое жало? Ад! Где твоя победа?» Но собственно телесная жизнь в христианстве — транзитные мучения. И евангельские тексты — совсем о другом, нежели содержание феномена Итигэлова. Ни в коей мере не сравниваю Итигэлова с Христом или, скажем, Магометом — явления тех в мир положило начало великим религиям, а судьба Итигэлова вершилась уже в буддистских канонах. Скажу лишь, что для части из нас после явления Христа история Итигэлова, продолжающаяся сегодня, на наших глазах, — это самое обнадеживающее событие. Не имеет значения, какой вы веры, — была бы она или была бы изначальная внимательность к миру: нет глаз и ума буддистских, индуистских или христианских, есть глаза открытые и закрытые. Когда в истории человечества происходят такие события, как явление Итигэлова, вера — вторична, главное — открытость этому миру, его дарам и тому, что над миром. Главное — присутствие тоски по надмирному объяснению человеческой жизни. Бурятское чудо вершится не в Средние века, когда умами правили священники, а сейчас. Когда средний горожанин полирелигиозен либо (это, впрочем, почти то же самое) полагает, что удел один — лопух из него потом вырастет… В любом случае господствует идеология потребления, телесности и материализма. И когда умираешь — то умираешь, и лучше не думать о том, что будет, ибо это — «реально» страшно. И вот тут-то и выясняется: смерти — как небытия — нет. Человек, если захочет, может победить смерть. Не новая, конечно, идея. Для буддистов вообще смерть — лишь одна из стадий развития личности. Но теперь мысль эта аргументирована для всего человечества. Итигэлов вернулся именно сейчас, именно к такому человечеству, наверняка не случайно. Хотя точные рассуждения об обстоятельствах возвращения Хамбо-ламы пока невозможны, поскольку суть самого феномена еще не осмыслена. Однако пытаться думать об этом, конечно, нужно. Все-таки мы не амёбы, чтобы и не пытаться это сделать, и не воробьи, которые залетают в храм и счастливы одним лишь соседством с великим ламой, это наша функция — пробовать понять; так устроено, и устроено не нами. А нас, кстати, вполне устроит то, что мы лишь приблизимся в понимании, но, конечно, не поймем — и ладно, так и надо; ведь многие из нас надеются на спасение, на то, что «за последней чертой», «в другой комнате», есть и будет еще что-то, нам неведомое и уму неподвластное. P.S. Институт Итигэлова совместно с «Новой газетой» в ближайшее время издадут книгу о Хамбо-ламе: впервые свет увидят многие архивные документы и фотографии. Автор: Алексей ТарасовКонтекст: http://repin.info/secret/Samadhi-neither_alive_nor_dead http://www.sunhome.ru/navigator/v.hambo-lama-itigelov/3 |
воскресенье, 2 сентября 2012 г.
понедельник, 23 июля 2012 г.
1941 - 2012
Я неуч. И считаю, что от чтения ума не прибавляется. У меня бабушка была очень умная, и мама очень умная. Но не потому, что много читали — просто многое знали о жизни.
Я не в большом городе родился. Так что кое-что умею и по сельской части: могу сажать картошку, могу копать картошку, а могу и за коровой ухаживать.
Кроме актерской игры, я умею хорошо делать только одну вещь — салат, которому научила меня мама. Нужно тонко-тонко порезать огурец — только перед этим шкурку надо снять, — тонко-тонко порезать лук, а потом добавить творог и сметану. Все это перемешивается и получается отличный салат.
Я человек без слабостей. Курить бросил, поесть никогда особо не любил, пью умеренно. Одним словом, сала не люблю, горилку не употребляю. Скучно даже.
В кино я хожу только тогда, когда внук придет и скажет: «Боня, посмотри этот фильм, он хороший». И тогда я иду в кино. Недавно посмотрел «Катынь» Вайды. Но это не внук, это мне Вайда посоветовал.
Я не люблю войну, потому что с детства боюсь стрельбы. Мне было всего три года, но я хорошо ее помню. Помню, как немцы давали детям шоколад. Как предупреждали: сейчас тут начнется битва, уходите из домов. И теперь всю жизнь меня преследует страх. Этот страх иногда заставлял меня драться, идти против больших людей. Может быть, именно из-за него я и пошел в кино. Ведь в кино ты легко можешь спрятаться — это не ты, это всегда кто-то другой.
Было время — я за день любил по несколько раз переодеваться. Мама мне всегда говорила: «Ох, какой же ты манерный!» Но я не был манерным. Я просто смотрел в окно, а там, например, шел дождь, и человек бежал в пальто и сапогах. Ну и я сразу надену какое-нибудь пальто, сапоги нацеплю, и сам у окна хожу туда-сюда — жду, когда дождь кончится.
Чтобы понять человека, нужно всегда чувствовать себя ниже его. Я научился слушать людей, когда был министром (с 1999 по 2001 год Ступка был министром культуры и искусств Украины. — Esquire). Ко мне часто являлись ходоки и что-то говорили подолгу, просили. А я сидел, слушал их мольбы, и думал: «Я не выдержу, я не выдержу, я сейчас засну. Что я тут вообще делаю? У меня же есть дела поважнее. У меня репетиции, у меня съемки». А они все: дай то, помоги с этим, все мелочи какие-то. А потом вдруг понял, что не бывает мелочей. И мгновенно научился слушать и разговаривать.
Я уверен: чтобы человеку глупости в голову не лезли, его всегда надо загружать работой так, чтобы он мертвым домой приходил.
У нас очень трудно быть министром. Потому что заведено у нас так: если ты артист — ты хороший, а если стал министром — ты уже плохой. Причем сразу, на следующий день.
В фильме «1814» моего героя спрашивают: «Вы верите в Россию?» — «Верю, — говорю. — Но не в чиновничью Россию». А потом это вырезали.
Я человек мнительный. Когда-то хотел переехать в Москву, а потом вдруг прочел книжку про Михаила Романова (известнейший советский театральный актер, переехавший в свое время из Киева в Москву. — Esquire). Он играл Протасова в «Живом трупе» — гремел на весь Союз, был величайшей знаменитостью. А тут я прочел, что у него в Москве даже не было квартиры. Он много лет жил в гостинице, и там, в гостинице, в конце концов умер. И я подумал: «Ну нет, я туда ни за что не поеду. У них там самому Романову по гостиницам пришлось болтаться».
Мне все говорят: Богдан, ты помешался на своих украинцах. А я вот недавно выяснил, что семья Фрейда была родом из Украины, из местечка Тысменица. Поехал туда. Вот, говорю, ведь Фрейд из ваших мест. А они без понятия. Сидят все и норковые шубы шьют.
Одежду лучше всего покупать в Америке. Она там не лучше, она там дешевле.
Очень часто нужно идти от противного. Помню, как зимой я приходил к бабушке домой с замерзшими руками — а она их сразу в ведро с холодной водой. И правда, согревался.
Раньше я был у женщин не особо популярен. А сейчас на старости лет вдруг начал нравиться — и молодым, и средним, и бабушкам. Сегодня в Киеве рано утром иду по театру, а навстречу мне идет наша работница и говорит: «Ой, какое же чудо, что первый мужчина, которого я сегодня встретила, — это вы». А я чего? Я дальше пошел.
Может быть, я и хотел бы сейчас стать на 20 лет моложе, но ведь у меня все равно не получится, вот я и не думаю об этом.
Я бы никогда не смог работать директором магазина.
Без любви и машина твоя будет грязная.
понедельник, 16 июля 2012 г.
четверг, 28 июня 2012 г.
Марию Баронову пугают органы опеки
По мнению чиновников, она плохая мать, потому что водит сына в два детских сада и учит английскому
Письмо Марии Бароновой Алексею Окопному из Центра "Э
Алексей Владимирович! 11 июня 2012 Вы пришли в мой дом. Пришли с болгаркой, автоматами и с людьми в масках. По словам человека, которого Вы дичайше напугали и который больше никогда не будет со мной общаться, первыми Вашими словами были слова: "Где ребенок, бери ребенка".
Вы уверены, что вошли в правильный дом? Вы точно уверены, что именно с такими людьми Вы собирались бороться, когда выбирали свою профессию?
Вам показалось мало прийти в мой дом и исследовать в нем мое нижнее белье и средства личной гигиены. Следующим Вашим шагом было натравить на меня органы опеки и попечительства, с целью деморализовать и напугать меня. Три дамы, которые под предлогом поговорить в итоге обманом вошли в мой дом, совершенно не напугали меня. Но более чем разозлили.
Мой сын всю жизнь живет со мной и я даже получала образование вместе с ним. Большая часть моих друзей и знакомых считала, что я слишком много уделяю внимания только ему, и мало карьере, а также другим атрибутам современной жизни. До 4х лет он имел проблемы с речью и два раза в день в течение нескольких лет я водила его к логопеду, а также в различные инстанции, где видела как издевается наше здравоохранение над матерями, у которых нет надежды, что их дети когда-нибудь станут равны своим ровесникам по уровню развития. Так я, кстати, стала оппозиционером. Узнав, какое будущее ждет в нашей стране любого, кому может не повезти и он окажется родителем больного ребенка. В счастливых случаях все исправляется с помощью интенсивной педагогики, занятий спортом и музыкой. В несчастливых случаях люди навсегда становятся изгоями в нашем обществе, где правит только тот, у кого есть "корочка", а еще лучше пистолет.
Еще раз напомню, ВЫ видели мою квартиру. ВАМ не нужны были никакие акты о благополучии семьи. Из неблагополучной семьи не выносят четыре лэптопа. И там не стоят ряды детских книг на нескольких языках. В неблагополучных семьях Вы не увидите тех рисунков, которые рисовал мой сын. Вам нужно было напугать меня и заставить прекратить заниматься тем, чем я сейчас занимаюсь
Попытка хоть какого-то намека на то, что Вы можете угрожать целостности моей маленькой семьи, меня совершенно не пугает. Но она меня злит. Зачем Вам злой оппозиционер, который уже совсем не так беззащитен как те, кого Вы пытались травить прежде? Вы уверены, что после такого поведения я пойду на конструктивный диалог с Вами? Вы правда думаете, что после этого я решу, что все, что я делала не правильно, и пойду сажать картошку на даче, уповая на мифическую "стабильность"?
Прекратите, пожалуйста, свои бессмысленные действия, которые совершенно не красят Вас, как гражданина нашей страны. Я уверена, что у Вас есть оправдание для себя всему, что Вы делаете. Вы считаете меня своим врагом. Вы считаете нас, средний класс, который не выбрал служить режиму, своими врагами. А я по-прежнему пытаюсь Вас таковым не считать. мы выбрали служить нашему государству, и наверняка у нас с вашими коллегами есть схожее чувство патриотизма.
И если у Вас есть мужество, я предлагаю встретиться, один на один, где-нибудь в центре города, и поговорить. Просто поговорить по душам. Может быть мы найдем что-то общеее? Ведь мы говорим на одном языке и наверняка в детстве читали похожие книжки. Не говоря уже о стихотворении Маяковского "Что такое хорошо и что такое плохо". Кстати, тоже Владимира Владимировича.
понедельник, 25 июня 2012 г.
Фильм «Жить» Василия СИГАРЕВА стал триумфатором XXIII кинофестиваля «Кинотавр»

– На «Кинотавре» Вы участвовали в «Диалогах с молодыми критиками», как они оценили Ваше сложное кинополотно – размышление о жизни и смерти, о пограничных состояниях людей, потерявших своих близких, а вместе с этим и грань между реальностью и мистикой? До всех ли сердец дошёл этот фильм, и какие претензии высказывали те, в кого он «не попал»?

– Претензии звучали, в основном от «чисто московских» людей, по убеждениям хипстеров. Видите ли, некоторые люди даже в жизни не способны проживать то, что проживают герои на экране, и если у них что-то случается, они переносят это легко. Однажды я был свидетелем того, как на похоронах ребёнка люди бодались из-за того, кто будет оплачивать поминки... Чтобы понять фильм, совсем необязательно переживать подобное в жизни, просто счастливые молодые люди, которые не сталкивались ни с чем подобным, они всё равно разные. Одни толстокожие, другие внутренне обороняются от подобного, а кому-то неинтересно даже думать об этом. Какова причина – не знаю, может, они никого не любят? А, может, настолько рациональны, что не дают чувствам возобладать над разумом. В нашей картине даны три варианта исхода для людей, оказавшихся в подобной ситуации. Режиссёр, конечно, не Господь Бог, но мне казалось, что некоторым, как одной из героинь, нет смысла дальше продолжать эту жизнь.Читать полностью
— Я вообще не хотел никакой социум иметь в виду, потому что, честно сказать, меня социум этот уже заебал… Пройдя через все эти смерти, которые мне довелось увидеть, я понял, что дело не в социуме — дело в конкретном человеке. И поэтому мне было до лампочки: что за страна, что за города, кто эти герои…
Интервью с Василием Сигаревым после Роттердама
вторник, 19 июня 2012 г.
воскресенье, 17 июня 2012 г.
Александр СОКУРОВ: Политика вранья – это прошлое. Это яма. Это грех
Рождение протеста
Все началось, наверное, с башни Газпрома.
С очевидности ее неуместности — для нас, и абсолютной неочевидности — для государственной власти. Никто из нас не знал, к кому обращаться, к кому бежать и чьи руки останавливать. Непонятно вообще было, кто это все делает, откуда все исходит. Колодец.
Потом решили: надо всей общественностью навалиться и хоть как-то пробить брешь. И сразу пошли суды, и первыми судами занималось «Яблоко». Другие, я в том числе, подключились к этому противостоянию позже. «Яблоко» жестоко поплатилось за борьбу.
…До определенного момента я не был знаком ни с кем из архитекторов Петербурга. И мне захотелось увидеть людей, которые профессионально поддерживают идею с башней Газпрома. Всех этих профессоров, зав. кафедрами архитектуры университета и институтов, руководителей мастерских… Захотелось увидеть лица этих людей, увидеть, как они одеваются… Мне казалось, что они ходят с какими-то искаженными лицами и в мятых рубахах. Но нет, это были седовласые люди, в хороших дорогих очках и недешевых костюмах. И — чрезвычайно хорошо говорящие. Среди интеллигенции петербургской я редко встречал людей, говорящих так складно и умело, как эти архитекторы. Соловушки. От умиления можно расплакаться, хочется обнимать их, гладить...
Полностью…
вторник, 12 июня 2012 г.
Штрихи к портрету

Он меня вспомнил и, услышав о моих горестях, сказал:
«Знаешь, Володя, есть для тебя место в Доме ветеранов сцены».
Я не поверил своим ушам!
Неужели справедливость есть на свете?
«Правда, – добавил тут же Никита,
– чтобы туда попасть, нужен миллион рублей. Он у тебя есть?»
Я отрицательно замотал головой. «Ну тогда извини, старина».
– Михалков хлопнул меня по плечу и ушел.
http://sobesednik.ru/scandals/20120609-znamenitogo-aktera-snova-vygnali-na-ulitsu
понедельник, 11 июня 2012 г.
Сергей Юрский: Я выбираю протестующих, а не защитников того, что и так слишком хорошо защищено

А когда я пошел на Кудринскую площадь, то для меня стало очевидно фарисейство власти. Меня изумило, что газон был чист, хотя люди находились в этом месте уже сутки. Еще больше меня удивило, что по чистому газону ходили люди в форме дворников и, видимо, с микроскопами искали мусор. В руках у них были большие мешки. Вот это — чистое фарисейство, мнимое благочестие власти, которая подбирает соринки, чтобы обвинить протестующих в том, что они мусорят. — http://www.snob.ru/selected/entry/49769
пятница, 8 июня 2012 г.
Хаматова выбирает Северную Корею
Последнее высказывание Чулпан Хаматовой о том, что Северная Корея лучше революции, иллюстрирует давнюю мысль о том, что нельзя быть немножечко беременной. Даже самый прекрасный человек, из лучших побуждений позволивший черту откусить кончик своего пальца, рано или поздно оказывается сожранным и переваренным. Впрочем, на сей раз путь от вымученной рекламы "национального лидера" до благожелательной апелляции к самым отвратительным образчикам расчеловечивания пройден на редкость быстро.
Фонд Хаматовой называется "Подари жизнь". В связи с этим предложил бы Чулпан Наилевне, если она случайно не в курсе, ознакомиться со следующими свидетельствами из страны, которую она считает примером наименьшего зла:
"Центр заключения в Хамкионге, Северная Корея. Май 2000 года. "На протяжении нескольких дней после того, как я оказалась в тюрьме, дети родились у семерых женщин. Младенцев с необрезанной пуповиной обернули в пластиковые мешки и подвесили вниз головой прямо под открытым небом. Там они висели до тех пор, пока не умерли. Один из новорожденных оставался жив в течение трех дней. Потом его задушили"'.
"19-летняя девушка родила ребенка. Охранник приказал нам немедленно убить его или приготовиться к наказанию. Самая старшая из нас была вынуждена накрыть ребенка одеялом и задушить его. Она никогда не смогла оправиться после этого кошмарного поступка".
"В докладе HRWF фигурируют различные методы проведения казней новорожденных: младенцев убивали, протыкая им головы длинными иголками; детей душили веревками; в некоторых тюрьмах новорожденных давили ногами охранники или даже отдавали на съедение сторожевым собакам. Большинство этих детей были рождены женщинами, бежавшими из своей страны и скрывшимися в Китае. Но там они были арестованы и депортированы на родину. В Северной Корее их, в соответствии со статьей 47 Уголовного кодекса, считают дезертирами. Те же обвинения предъявляются и детям эти женщин. И мать и ее ребенок считаются врагами государства".
"После рождения некоторых младенцев душили, а иногда оставляли лежать на полу, ртом вниз, и охранники не разрешали никому подходить к ним до тех пора, пока дети не умирали. Матери тихо плакали, видя агонию своих детей", - говорится в одном из свидетельств. "От вида такого количества мертвых младенцев многие женщины сходили с ума. Почему они должны были делать такие ужасные вещи?", - задается вопросом Пак Ён-нан (Park Young-nan), ставший свидетелем смерти по меньшей мере четырех новорожденных".
Это из статьи в испанской El Mundo от 11 июня 2002 года со ссылкой на доклад организации "Права человека без границ" (HRWF) (перевод можно посмотреть здесь). Более свежую информацию по теме можно посмотреть в соответствующем разделе сайта "Международной Амнистии", а также на английском языке здесь и на многих других правозащитных ресурсах, чья добросовестность ни разу не была поставлена под сомнение серьезными наблюдателями.
Станислав Дмитриевский