понедельник, 30 июня 2014 г.

Марк Солонин | Третья война

Сталин не хотел войны с Финляндией. Все, что мы сегодня знаем о Сталине, позволяет утверждать, что он не любил войну, и то, что можно было взять обманом, хитростью или угрозами, забирал мирным путем.
Нет оснований сомневаться в том, что Сталин согласился бы осуществить аннексию Финляндии тем же способом, каким были аннексированы и включены в состав СССР Эстония, Латвия и Литва. Но финны уперлись, и Советский Союз вынужден был – выражаясь языком газеты «Правда» ноября 1939 года – «обуздать ничтожную блоху, которая прыгает и кривляется у наших границ».
Вооруженное противостояние СССР и Финляндии продолжалось без малого восемь лет – с 30 ноября 1939-го до 29 августа 1947-го (в тот день Верховный Совет СССР ратифицировал мирный договор между двумя странами) и унесло жизни более 280 тысяч человек. При этом, правда, активные боевые действия велись на протяжении «всего лишь» 10 месяцев, и они отчетливо распадаются на три разделенные многолетними перерывами кампании. Выражаясь более привычным языком – три войны.

Краткое содержание предыдущих трагедий

Первая (она же Зимняя) война планировалась как военно-политическая акция – с ударением на втором слове. 26 ноября 1939 года (за четыре дня до вторжения) была организована инсценировка обстрела финской артиллерией советского приграничного поселка Майнила, на второй день войны появилось «народное правительство демократической Финляндии» (возглавил его секретарь исполкома Коминтерна, безвылазно живущий с 1918 года в Москве тов. Куусинен), с каковым «правительством» был в тот же день заключен договор. На пятый день войны (4 декабря) тов. Молотов заявил, что «Советское правительство не признает так называемое финляндское правительство, уже покинувшее г. Хельсинки и направившееся в неизвестном направлении. Советское правительство признает только Народное правительство Финляндской демократической республики, с которым заключило Договор о взаимопомощи и дружбе».
Третья война — часть I
Коллаж Андрея Седых
В этой схеме действия Красной армии («наши войска одновременно вторгаются на территорию Финляндии на всех направлениях с целью растащить группировку сил противника и во взаимодействии с авиацией нанести решительное поражение финской армии») должны были лишь подчеркнуть неотвратимость предложенной дружбы, листовки с обращением «народного правительства» сыпались с неба на финские города буквально вместе с бомбами... Дальнейшее известно и подробно описано в научно-исторической литературе. 127 тысяч убитых и навсегда пропавших без вести красноармейцев, 232 тысячи раненых, обмороженных и заболевших. Такой ценой за три месяца удалось на Карельском перешейке продвинуться на 9–40 километров, до Выборга и реки Вуокса; в Приладожской Карелии успехи были и того меньше – продвижение на 30–50 километров от границы с последующим окружением и разгромом нескольких дивизий РККА.
Зимняя война закончилась 12 марта 1940 года подписанием Московского мирного договора. Финляндия сохранила свою государственную независимость, но потеряла при этом 37 тысяч квадратных километров территории (примерно в пять раз больше того, что смогла захватить силой оружия Красная армия), и 400 тысяч финских граждан (более 10 процентов населения страны) вынуждены были покинуть свои дома. Почему в Хельсинки согласились с такими условиями – понятно: мышонок не мог драться с котом бесконечно долго. Причины, по которым Сталин помиловал тогда Финляндию, навсегда останутся предметом дискуссии. Наиболее убедительной представляется версия, в соответствии с которой Сталин был крайне встревожен информацией о том, что в помощь финнам готовится высадка в Скандинавии англо-французских войск; это создавало угрозу превращения «странной войны» на Западе во вполне реальную войну объединенных сил Европы против СССР.
Как бы то ни было, для Сталина подписанный 12 марта 1940 года мирный договор стал временной, вынужденной и досадной остановкой на пути к полной аннексии Финляндии. После того, как в мае-июне 1940 года Франция была разгромлена, а Англия оказалась фактически блокирована на своих островах, «прессовать» Финляндию начали по полной программе. Грубое вмешательство в выборы президента, требования «вернуть» Советскому Союзу подвижной состав финских железных дорог и прекратить строительство оборонительных сооружений на новой границе, систематическое нарушение воздушных границ, кровавые уличные беспорядки с десятками убитых и раненых, организованные управляемым из Москвы «Обществом мира и дружбы с СССР», ультимативное требование передать Советскому Союзу 50 процентов акций никелевых рудников Петсамо, односторонняя денонсация торгового соглашения, прекращение поставок зерна...
Действия на «финском направлении» в1940–1941 годах стали одним из самых крупных провалов во внешней политике СССР. Сталин мял, давил, насиловал Финляндию – но до конца так и не убил. В результате в 150 километрах от Ленинграда оказалось государство, в отчаянной попытке спасти свое существование готовое ухватиться за любую помощь, за любого потенциального союзника. В реальной ситуации мировой войны таким союзником для социал-демократической Финляндии стала фашистская Германия. Финальным аккордом безумной политики стали массированные бомбардировки Финляндии, осуществленные советской авиацией 25–26 июня 1941 года. Теперь у финского руководства появился не только глубокий стратегический интерес, но и безупречный формальный повод для вступления в войну против СССР.
К началу 2-й советско-финской войны сухопутная армия Финляндии значительно выросла и насчитывала в своем составе 16 пехотных дивизий, две егерские и одну бронекавалерийскую бригады. Для страны с населением 3,7 миллиона человек – это то же самое, что 920 дивизий в Красной армии. Такой колоссальной мобилизационной нагрузки не было ни в одной стране – участнице 2-й МВ. У финского «чуда» есть два объяснения. Во-первых, финские пехотные дивизии были скорее народным ополчением – плохо обученным и еще хуже вооруженным – нежели кадровыми соединениями профессиональной армии. Во-вторых, выдержать бремя содержания армии в 17 «расчетных дивизий» Финляндия могла лишь в течение самого непродолжительного времени. Не будет преувеличением сказать, что финской армии предстояло или победить в «молниеносной войне», или погибнуть вместе со всей страной.

«Ярко выраженный наступательный порыв...»

Боевые действия 2-й советско-финской войны развертывались в три этапа: наступление в Приладожской Карелии (июль), наступление на Карельском перешейке (август), возобновление наступления в Карелии, выход к реке Свирь и Онежскому озеру (сентябрь-октябрь). «Противник имел ярко выраженный наступательный порыв» – такой вывод зафиксирован в подписанной 15 декабря 1941 года «Справке по учету опыта боев Отечественной войны на фронте 23-й армии». Составители документа непредвзято отмечают, что «насыщенность артиллерией финской армии по сравнению с Красной армией значительно ниже… характерной чертой является отсутствие массированного применения артиллерии даже на участках прорыва нашей обороны...» По поводу действий собственных войск сказано следующее: «У неопытных и малообстрелянных частей иногда начатый отход превращался в беспорядочное бегство, части и подразделения рассеивались, управление ими со стороны командиров терялось… Многие наши части и подразделения оставляли (а часто и просто бросали) материальную часть (пулеметы, минометы). Очень часто оставлялись противнику орудия, потому что пехота, которая была придана артиллерии, бросала ее...»
В итоге на Карельском перешейке (к северу от Ленинграда) фронт застыл примерно по линии советско-финской границы 1939 года. В Карелии финская армия продвинулась гораздо дальше «старой границы», перенеся линию фронта на рубеж естественных водных преград (Сегозеро, Беломоро-Балтийский канал, западный берег Онежского озера, река Свирь). Теперь вместо прежней извилистой линии границы, не имеющей ни одного серьезного естественного рубежа, финнам предстояло оборонять лишь короткий участок по реке Свирь (севернее, в безлюдной и бездорожной Прионежской Карелии никакой противник не смог бы развернуть значительные силы).
6 декабря 1941 года боевые действия были повсеместно прекращены. В тот же день финский парламент принял постановление о воссоединении освобожденных территорий с Финляндией, территории вне границ 1939 года получили статус военной оккупированной зоны. Разгромить кадровые соединения Ленинградского ВО (элита советских Вооруженных Сил) финнам удалось, но лишь ценой огромных потерь: 26 тысяч человек убиты, 1 тысяча пропала без вести (оказались в плену), более 80 тысяч вышли из строя по причине ранения или болезни. Таким образом, общие потери в полтора раза превысили потери Зимней войны и составили порядка 40 процентов от исходной численности боевых частей финской армии.
Что касается потерь Красной армии, то единственной достоверной цифрой является численность пленных, учтенных финским командованием: 64 188 человек. Точное число убитых и раненых красноармейцев командование финской армии, разумеется, знать не могло. Советская же историография никакого отдельного учета потерь на финском фронте не вела (ибо и фронта такого, по мнению советских историков, не было вовсе, а было «участие финской военщины в гитлеровской агрессии против СССР»). Тем не менее известные ныне документы и исследования позволяют прийти к следующей ориентировочной оценке потерь Красной армии: 32 тысячи убитых, 67 тысяч пропавших без вести, 91 тысяча раненых и заболевших, всего порядка 190 тысяч человек.

Дипломатия бомбовозов

Решив свои военно-политические задачи, финны отказались проливать далее кровь в интересах и по планам германского командования – решение отнюдь не очевидное, принимая во внимание степень зависимости Финляндии от Германии (так, уже в конце октября 1941 года экономика Финляндии оказалась в состоянии столь острого кризиса, что финны были вынуждены просить у немцев 175 тысяч тонн зерна, без которого население страны просто не дожило бы до следующего урожая). Тем не менее на предложения, просьбы, требования начать наступление на Ленинград и перерезать у Беломорска Мурманскую железную дорогу был дан вежливый письменный отказ. 4 июня 1942 года в качестве «главноуговаривающего» прибыл сам Гитлер на пару с Кейтелем (формальным поводом был 75-летний юбилей Маннергейма); именинник поблагодарил гостей, но остался непреклонен – над замершим на 2,5 года фронтом оставалась тревожная тишина.
Тем временем на главных фронтах Великой войны происходили грандиозные события. Контуры неизбежного финала проступали все более и более отчетливо. 3 февраля 1943 года (на следующий день после завершения Сталинградской битвы) в главном штабе финской армии в Миккели состоялось совещание высшего военно-политического руководства Финляндии. Участники пришли к единодушному неутешительному выводу: их страна оказалась «в одной лодке» с обреченной на гибель Германией. Что с этим делать – не понимал никто. Негласные контакты между финскими и советскими дипломатами, происходившие в столицах нейтральных государств, показали, что о мирном договоре, в основу которого будет положен возврат к международно признанной границе 1939 года, в Москве не хотят и слышать.
В январе 1944 года Красная армия окончательно отбросила немцев от Ленинграда, и на освобожденных аэродромах Ленинградской и Новгородской областей началась подготовка грандиозной, самой крупной за все время войны (не советско-финской, а Второй мировой) операции советских ВВС. Первый налет состоялся в ночь с 6 на 7 февраля. Из 785 поднявшихся в воздух бомбардировщиков достигли цели 728 самолетов, которые сбросили на Хельсинки 6991 бомбу общим весом 924 тонны. Среди всего прочего на столицу Финляндии были сброшены две ФАБ-5000 (одна такая бомба могла снести целый квартал), шесть ФАБ-2000 и четыре ФАБ-1000.
12 февраля 1944 года финское правительство направило Ю-К. Паасикиви (бывшего посла в СССР, будущего премьер-министра, президента, кавалера ордена Ленина, неизменного приверженца политики уступок и умиротворения Сталина) в Стокгольм для встречи и переговоров с советским послом в Швеции тов. Коллонтай. Успешный (для Москвы) ход переговоров должен был подкрепить второй массированный налет на Хельсинки – в ночь с 16 на 17 февраля 408 самолетов сбросили на город 4317 бомб.
23 февраля Паасикиви вернулся с «пакетом» из шести условий заключения мира. Требование вернуться к границе 1940 года (то есть повторно узаконить вооруженный разбой Зимней войны) было всего лишь первым из них. В придачу шло требование передать Советскому Союзу никелевые рудники Петсамо (на этот раз уже полностью, а не 50 процентов) и выплатить колоссальную контрибуцию в 600 миллионов долларов (примерно 10 миллиардов в ценах сегодняшнего дня).
Для большей убедительности «шесть условий Сталина» были подкреплены самым мощным авианалетом, который состоялся в ночь с 26 на 27 февраля: 863 самолета сбросили на Хельсинки 5182 бомбы суммарным весом 1010 тонн. Характерной особенностью этого удара стало массированное использование тяжелых и сверхтяжелых бомб: 20 ФАБ-2000 и 621 ФАБ-500. Всего в трех налетах на Хельсинки было израсходовано 2575 тонн бомб. Чтобы было понятнее – в ходе знаменитой, описанной в сотнях публикаций серии налетов на Берлин, осуществленных с 8 августа по 5 сентября 1941 года, ВВС Балтфлота сбросили на столицу рейха 36 тонн бомб.
Для склонного к гуманизму читателя поясню, что все было не столь ужасно, как можно подумать, судя по приведенным выше цифрам. Когда в сентябре 1944 года (уже после подписания Соглашения о перемирии) представители советского командования смогли прибыть в Хельсинки, то вместо груды обугленных развалин они к крайнему своему изумлению обнаружили полную жизни столицу. По сведениям современного финского историка К-Ф. Геуста, в «населенных районах города» упало всего 799 бомб, что, как нетрудно подсчитать, составляет менее пяти процентов от общего числа израсходованных в трех налетах авиабомб. Куда же упали все остальные? Возможно, вопросы эти были заданы командующему дальней авиации тов. Голованову, феерическая карьера которого (он стал маршалом в 39 лет, пройдя путь от командира бомбардировочного полка до должности командующего АДД всего за 10 месяцев) на этом оборвалась, а сама АДД в конце 1944 года была и вовсе расформирована.
Вернемся, однако, к событиям весны 1944 года. Финны надолго задумались, посовещались (27–29 марта Паасикиви встречался в Москве с Молотовым) и 19 апреля сообщили свое решение: «Принятие таких предложений в значительной степени ослабило бы и нарушило бы те условия, при которых Финляндия может продолжать существовать как самостоятельное государство». Это была ошибка, причем – как показали последующие события – ошибка чрезвычайно дорогостоящая. Надо было соглашаться и не надеяться на чудо; впрочем, легко быть умным задним числом...

Прорыв к Выборгу

9 июня 1944 года грохот небывалой артиллерийской канонады известил о начале наступления Красной армии на Карельском перешейке. Маннергейм в своих мемуарах пишет, что гул советских орудий был слышен в его ставке в Миккели, то есть за 200 километров от линии фронта. 3500 орудий (в среднем 250–300 стволов на один километр фронта прорыва), поддержанные бомбовым ударом авиации, выполнившей 9 июня 1150 боевых вылетов, буквально смели с лица земли передний край обороны финской армии. Затем в образовавшийся на узком 15-километровом приморском участке прорыв хлынула лавина пехоты и танков. Даже по форме одежды (погоны вместо петлиц) наступающая армия не была похожа на ту, что в декабре 1939 года с винтовками наперевес штурмовала линию Маннергейма.
К моменту начала советского наступления финская армия развернула на Карельском перешейке в двух эшелонах пять пехотных дивизий и две бригады. С другой стороны, 21 и 23-я армии Ленинградского фронта начали «Выборгскую наступательную операцию» в составе 15 стрелковых дивизий. Таким образом, превосходство в численности пехоты было «всего лишь» трикратным – и это действительно скромные цифры, если сравнивать их с завершающим этапом Зимней войны. Танков также было относительно «мало» – всего лишь 300 единиц бронетехники в составе одной (30-я гвардейская) танковой бригады и 10 отдельных танковых и самоходно-артиллерийских полков. Вероятно, советское командование оценило лесисто-болотистую местность Карперешейка как малопригодную для применения крупных танковых соединений и планировало добиться успеха решительным массированием артиллерии и ударной авиации на направлении главного удара.
Количественное превосходство советской авиации было просто подавляющим. 13-я воздушная армия, усиленная 113 и 334-й бомбардировочными авиадивизиями, а также 2-й гвардейский истребительный корпус ПВО имели в своем составе 489 истребителей, 346 штурмовиков, 288 бомбардировщиков (всего 1123 боевых самолета). Кроме того, в оперативное подчинение командования 13-й воздушной армии были переданы части ВВС КБФ (еще порядка 200–220 боевых самолетов). В первые дни операции финны могли противопоставить этой армаде три истребительные группы (полка), на вооружении которых числилось 30 «Мессершмиттов» и 18 безнадежно устаревших «Брюстеров» (американские самолеты конца 30-х годов, поставленные в Финляндию во время Зимней войны, выработавшие моторесурс, оставшиеся без запчастей и пригодные в любой другой авиации, кроме финской, лишь к списанию в утиль).
В первую неделю операции наступление развивалось исключительно успешно. Оказавшаяся на направлении главного удара советских войск 10-я финская пехотная дивизия была разгромлена, сметена и отброшена на 10–15 километров от линии фронта. В течение трех дней части 21-й армии вышли на главную линию финских укреплений и утром 14 июня прорвали ее. Для ликвидации прорыва Маннергейм ввел в бой свой главный резерв – единственную в финской армии бронетанковую дивизию. Бронетехники в дивизии было довольно много (порядка 120 единиц), но в основном это были советские легкие танки, захваченные в ходе финского наступления 1941 года или еще раньше, во время Зимней войны. Единственной реальной силой дивизии был батальон, вооруженный немецкими «штурмовыми орудиями» Stug-III.
14–16 июня на юге Карельского перешейка развернулось уникальное танковое сражение, в ходе которого танки Т-26 и Т-28 («безнадежно устаревшие» по версии советских историков уже к лету 1941 года) пытались вести бой против Т-34 новейших модификаций и тяжелых самоходок ИСУ-152, вооружение и бронирование которых теоретически позволяло противостоять немецким «Тиграм». Потеряв треть бронетехники, финны смогли лишь слегка притормозить наступление советских войск. 16 июня, на седьмой день советского наступления, Маннергейм вынужден был отдать приказ об общем отходе на 50–80 километров, к Выборгу и реке Вуоксе. Состояние финской армии ее главнокомандующий в своих мемуарах описывает такими словами: «Остатки разбитых войск, воля которых к борьбе была подорвана в связи с превосходством противника в силе...»
В этот момент командование Ленинградского фронта совершило первую по счету ошибку. Вместо того чтобы развивать наступление на север с задачей отрезать отходящую финскую пехоту от единственного (!) в тех местах моста через реку Вуокса (такой маневр вынудил бы финнов по меньшей мере оставить на юго-западном берегу реки большую часть тяжелого вооружения), лавина советских войск устремилась вдоль приморского шоссе к Выборгу. Это позволило финскому командованию организованно отвести «остатки разбитых войск» за реку, привести их там в относительно боеспособное состояние и затем выдвинуть на заранее подготовленную тыловую оборонительную линию севернее Выборга.
Второй – и несравненно более значимой по своим последствиям – ошибкой советского командования было то, что наступление в Приладожской Карелии началось только 21 июня. Разумеется, «ошибкой» это можно назвать только в предположении о том, что наступление войск Карельского фронта от реки Свирь на северо-запад предполагалось изначально. Хранящиеся в архивах оперативные документы штаба Ленинградского фронта не содержат никаких упоминаний о запланированном взаимодействии с Карельским фронтом. В советской историографии это странное рассогласование в действиях двух фронтов в рамках одной стратегической операции (Выборгско-Петрозаводской) никогда не комментировалось. Не исключено, что Сталин надеялся разгромить финскую армию наступлением на Карельском перешейке и далее в глубь южной Финляндии, после чего Карелия сама собой упала бы в его руки. По крайней мере именно такую версию произошедшего высказывает Маннергейм: «Возможно, русские рассчитывали с самого начала, что одна лишь сосредоточенная на Карельском перешейке мощная группировка войск заставит нас сдаться. Иначе трудно объяснить тот факт, что они, начав там наступление, дали нам 12-дневную передышку на Свирьском фронте и Маселькяском перешейке, во время которой мы получили возможность перебросить оттуда на Карельский перешеек четыре дивизии и одну бригаду».
Последствия этой ошибки сказались очень скоро, пока же наступление войск Ленинградского фронта продолжалось в темпе триумфального марша. 20 июня был занят Выборг. Это был оглушительный успех – всего за 11 дней Красная армия выполнила ту задачу, которую не смогла решить за 3 месяца и 12 дней Зимней войны (финский город Виипури, позднее переименованный в Выборг, тогда в бою занят не был, финны ушли из города лишь в соответствии с условиями мирного договора). Захват крупнейшего на Карельском перешейке города и транспортного узла был отмечен победным салютом в Москве и присвоением командующему Ленинградским фронтом Л. А. Говорову маршальского звания.
Как по команде (или просто по команде) советские публицисты-пропагандисты заканчивали описание боевых действий взятием Выборга. После чего «финская военщина запросила мира», на что неизменно миролюбивое советское правительство с готовностью согласилось. «Мы ленивы и нелюбопытны» (А. С. Пушкин). А ведь даже в эпоху тотальной цензуры и закрытости архивов не так и сложно было прийти к очевиднейшему вопросу: если финская военщина запросила мира 20 июня, то почему же Соглашение о перемирии было подписано 19 сентября? В ставшем ныне хрестоматийно-известным статистическом сборнике Кривошеева «Гриф секретности снят» временные рамки Выборгско-Петрозаводской стратегической операции указаны с 10 июня по 9 августа, но вот данные о потерях Ленинградского фронта приведены только за период с 10 по 20 июня. А что же происходило после 20 июня? В войсках Ленинградского фронта за это время не погиб ни один солдат? Если бы…
Взятием Выборга 3-я советско-финская война отнюдь не закончилась. Ни у Выборга, ни на линии границы 1940 года Красная армия останавливаться не собиралась.
Впервые об этом проговорился генерал-полковник М. М. Попов (на момент операции начальник штаба Ленинградского фронта). В его опубликованных в самые что ни на есть «застойные годы» (1968 год) воспоминаниях есть такая строка: «21 июня 1944 г. Ставка приказала Ленинградскому фронту продолжить наступление на перешейке для вторжения в глубь Финляндии». Сегодня мы уже можем конкретизировать смысл слов «в глубь Финляндии» на основании подлинного текста Директивы Ставки № 220119, подписанной Сталиным в 2 ч. 15 мин. 21 июня 1944 года:
«Войскам Ленинградского фронта, действующим на Карельском перешейке, продолжать наступление с задачей 26–28.06 главными силами овладеть рубежом Иматра, Лаппеенранта, Виройоки... В дальнейшем главными силами развивать наступление с задачей овладеть рубежом Коувола, Котка...»

Тали – Ихантала

Все пять названных в Директиве населенных пунктов находятся за пределами границ СССР (даже в версии 1940 года). Перенеся приказ на карту, мы увидим, что была поставлена задача в ближайшие 6–7 дней продвинуться на 50–60 километров, занять перешеек между северным берегом Финского залива и озером Сайма, а затем повернуть на запад и развивать наступление на Хельсинки (да, этого топонима в Директиве от 21 июня нет, так что желающие могут верить в то, что операцию планировали остановить на полпути к Хельсинки, на рубеже Коувола – Котка). Кстати, приказ «провести площадную аэросъемку участка Коувола, Котка, Лаппеенранта… съемку указанного района закончить не позднее 26.6.44 г.» командование Ленинградского фронта отдало еще 20 июня, за день до получения Директивы Ставки.
Выполняя приказ, войска Ленинградского фронта начали наступление от Выборга на Иматра, Лаппеенранта. По условиям местности относительно доступный для движения бронетехники маршрут проходил через ж/д станцию Тали и поселок Ихантала. За предыдущие 12 дней войска фронта прошли в непрерывном наступлении 70–80 километров. От Выборга до Ихантала всего-то 15 километров по прямой. Но пройти их так и не удалось. В конце июня 1944 года у этих двух, ранее ничем не примечательных, а ныне исчезнувших с географической карты поселков разгорелось самое ожесточенное сражение в истории трех советско-финских войн.
Сосредоточив на участке прорыва севернее Выборга девять (!) стрелковых дивизий, советские войска утром 25 июня перешли в наступление. К 1 июля удалось лишь оттеснить финнов на 4–6 километров к северу от Тали. Дальше продвинуться не удалось. Отнюдь не склонный к экзальтации маршал Маннергейм описывает эти события такими словами:
«Русских оттеснили несколько назад контратаками, во время которых наши войска почти нечеловеческими усилиями едва не перерезали пути отступления этому клину и не окружили его широким кольцом… В течение четырех суток линия фронта колебалась волнами, атаки и контратаки следовали друг за другом непрерываемой чередой… Последняя часть, переброшенная из Восточной Карелии (6-я дивизия под командованием доблестного генерал-майора Вихма, который пал героем в этих боях), вовремя успела занять позиции и стабилизировала оборону под Ихантала. Наступление, в котором участвовало 16–17 дивизий [противника], было отражено. На такое окончание мы не смели даже надеяться. Это было настоящим чудом...»
У «чуда» было несколько вполне рациональных причин. Одна из них уже выше названа: воспользовавшись бездействием Карельского фронта и советской авиации, финское командование смогло загрузить в эшелоны и перебросить от реки Свирь в обход Ладожского озера четыре пехотные дивизии, три из которых (6, 11 и 17-я) приняли участие в сражении у Тали – Ихантала. Во-вторых, быструю и эффективную помощь своему погибающему союзнику оказала Германия (Гитлер «своих не бросал», что проявилось как в истории с Муссолини, так и на финском фронте).
Третья война — часть II
Коллаж Андрея Седых
К 23 июня морским путем в Финляндию прибыла немецкая 303-я бригада «штурмовых орудий», на вооружении которой было 42 самоходки (StuG-III и StuH-42). Да, в сравнении с численностью советской бронетехники это была «капля в море», но для финнов, у которых в единственной бронедивизии к 21 июня в боеспособном состоянии оставалось всего 17 самоходок, три трофейных Т-34 и один КВ, появление 303-й бригады означало радикальное увеличение возможности нанесения тактических контрударов. Люфтваффе сформировало специальный авиаполк (23 пикирующих бомбардировщика Ju-87 и 23 истребителя, в основном тяжелые FW-190, которые использовались и для штурмовых ударов по наземным войскам), который с 20 июня принял участие в ожесточенных воздушных боях.
Самым же значимым стали срочные поставки противотанкового вооружения. 19–22 июня по воздуху и торпедными катерами через Финский залив было переброшено более 9 тысяч гранатометов «Панцерфауст». Какими бы примитивными ни были эти первые образцы РПГ (дальность прицельной стрельбы составляла у них всего лишь 30 метров), внезапное и массовое применение нового оружия дало эффект оперативного масштаба. До этого финская пехота оказалась практически безоружной, так как малокалиберные (37-мм и 45-мм) пушки, составлявшие большую часть наличных средств противотанковой обороны, способны были лишь высекать искры из брони новых советских танков и самоходок. С появлением многих тысяч противотанковых гранатометов финский солдат снова ощутил себя бойцом, а не жертвой, приведенной на заклание. Маннергейм в своих мемуарах пишет:
«Помню один случай, который явился действительно поворотным моментом. При появлении русских танков на участке близ Лейпясуо несколько бесстрашных воинов из 4-й дивизии, среди них были и командиры, и рядовые, решительно двинулись навстречу стальным чудовищам и несколькими прицельными выстрелами из «Панцерфауста» лишили первого из них возможности двигаться. Остальные [танки] тут же повернули и убежали. С этого дня вера войск в новое оружие окрепла. Подавленное настроение в течение нескольких суток сменилось доверием, и снова появилось желание сражаться. Эта полная смена настроения решающим образом повлияла на то, что наступление противника удалось в конце концов остановить…»

Последние усилия

В конце июня на Карельском перешейке были развернуты 23 стрелковые дивизии, три танковые бригады (152, 220 и 30-я Гв.) и 15 отдельных танковых полков. По данным разведки 21-й армии, соотношение сил на фронте перед Ихантала к 4 июля составляло 2,6 к 1 по батальонам пехоты, 7 к 1 по артиллерии. После понесенных потерь пехотные части финнов представляли собой остатки, численность личного состава которых разведка 21-й армии оценивала цифрами в 170–260 человек на один километр фронта (по боевым Уставам Красной армии оперативные плотности в обороне должны были составлять от 1,2 до 2 тысяч человек на километр фронта).
В первые дни июля сражение возобновилось с прежним ожесточением и с прежним результатом – продвинуться на север к Ихантала так и не удалось. 2 июля финская радиоразведка перехватила переговоры командования советских частей и смогла таким образом установить место и точное время начала очередной попытки прорыва. Для противодействия было сосредоточено 250 орудий в составе 21 артдивизиона – огромная цифра по меркам нищей финской армии. Огонь был открыт за две минуты до запланированного перехода советских войск в наступление, что в сочетании с отлаженной системой корректировки артогня (разработал ее Вилхо Ненонен, бывший генерал русской армии, и она считалась одной из самых совершенных в мире) позволило нанести атакующим тяжелые потери. 6 июля отчаянным усилием удалось отбросить остатки 6-й финской дивизии на несколько километров к северу, но уже на следующий день финны вернули себе этот клочок земли.
После того как продолжавшиеся две недели бесконечные попытки пробить оборону финских войск на линии Тали – Ихантала оказались безуспешными, маршал Говоров еще раз доказал, что маршальское звание он получил не случайно. В Зимнюю войну, положив на подступах к финским дотам одну дивизию, красные командиры тут же гнали туда две следующие. В начале июля 44-го командующий Ленинградским фронтом подготовил и начал реализовывать сложную и многообещающую операцию. Замысел ее состоял в осуществлении глубокого двустороннего охвата финских войск. В сражение была введена еще одна, 59-я армия, которая в период с 6 июля в тесном взаимодействии с Балтфлотом приступила к высадке на северный берег Финского залива, имея задачу перерезать основные коммуникации группировки противника, сражающейся севернее Выборга. Одновременно с этим войска 23-й армии получили приказ форсировать реку Вуокса (фактически это цепочка озер, причудливо соединенных протоками) в ее среднем течении и затем, наступая вдоль северо-восточного берега реки, нанести удар во фланг и тыл главной группировки противника.
Замысел был красивым. Исполнение – ужасным. Попытка осуществить морскую десантную операцию была сорвана действиями финской бомбардировочной авиации (всего 63 самолета, из которых половину составляли устаревшие английские «Бленхеймы», полученные еще во время Зимней войны) и пикировщиков немецкого авиаполка. Звучит это очень странно – при том количестве краснозвездной истребительной авиации, которое было привлечено к операции Ленинградского фронта, всякий бомбардировщик противника, набравшийся смелости подняться в небо, должен был немедленно уничтожаться. В реальности все произошло в точности до наоборот: несколько десятков финских и немецких истребителей обеспечили такое прикрытие своих ударных самолетов, что в районе высадки десанта ни один финский бомбардировщик не был сбит. Части 59-й армии, которым удалось все же высадиться на северном берегу Выборгского залива, были остановлены и отброшены назад немецкой 122-й пехотной дивизией, незадолго до этого перевезенной морским путем из района Нарвы в Финляндию.
Столь же безрезультатным оказалось и наступление 23-й армии. 9 июля после мощной артподготовки и под прикрытием плотных дымовых завес советские войска форсировали реку Вуокса. 10 и 11 июля на земле и в воздухе шли жесточайшие бои. Финские истребители снова каким-то «чудом» обеспечили неприкосновенность своих бомбардировщиков, которые с утра до вечера бомбили плацдармы в районе прорыва. К 12 июля наступление 23-й армии окончательно захлебнулось и советские войска перешли к обороне на восточном берегу Вуоксы. 15 июля 1944 года Военный Совет Ленинградского фронта в специальной Директиве № 80 подверг действия командования 23-й армии разгромной критике:
«Вместо организованного и стремительного удара и уничтожения плацдарма противника в течение одного дня войска армии топтались перед ним 6 дней. Части 98 СК, имея значительное превосходство над противником (в пехоте – в 6 раз, в артиллерии и авиации – в 4 раза), только на 7-й день ценой огромных потерь (1046 убитых и 4265 раненых) очистили от противника правый берег Вуоксы... Полное отсутствие управляемого общевойскового боя… Анализ обстановки и своевременные выводы из нее заменялись передачей заведомо ложных, неподтверждающихся докладов и данных… Управление было случайным и неинициативным… Боевые действия по ликвидации плацдарма и форсированию показали тактическую неграмотность, организационную немощь и бездеятельность командиров соединений и штабов 23-й армии… Потеря управления войсками, отсутствие элементарной организации боя, преступное промедление в переправе танков и САУ...»
Трудно сказать, насколько объективной и взвешенной была такая оценка действий 23-й армии. Войска армии не просто «топтались перед плацдармом», они пытались преодолеть оборону отчаянно сопротивляющихся финнов. Возможно, появление Директивы № 80 стало всего лишь отражением того разочарования, которое охватило Сталина и его маршалов после того, как очередная попытка раздавить «финскую козявку» оказалась безрезультатной... 14–15 июля финская разведка зафиксировала факт начавшегося отвода советских войск на юг. 18 июля по приказу высшего командования наступление Красной армии на Карельском перешейке было повсеместно прекращено. Ни в одной точке фронта Красная армия так и не смогла пересечь линию границы 1940 года или хотя бы приблизиться к ней.

Цена неудачи

После прекращения наступления на главном стратегическом направлении (Выборг, Котка, Хельсинки) боевые действия в Приладожской Карелии потеряли всякий смысл. Оставалось лишь спокойно, без ненужного кровопролития дождаться начала мирных переговоров, ибо ни в Москве, ни в Хельсинки уже не могло быть сомнений в том, что возврат к границе 40-го года (то есть возвращение Карелии в СССР) будет одним из непременных условий завершения войны. Тем не менее 16 стрелковых дивизий и 3 танковые бригады Карельского фронта продолжали начатое 21 июня наступление.
Малочисленные финские войска (4 пехотные дивизии и 2 бригады) получили и успешно выполнили задачу на ведение подвижной обороны. В течение трех недель, сбивая темп наступления Красной армии, они организованно отошли на 150–170 километров от реки Свирь и Петрозаводска на рубеж долговременных укреплений у Питкяранта, Лоймола, Куолисмаа. На этой линии продвижение советских войск в середине июля было остановлено, и лишь на дальнем севере Карелии боевые действия продолжались вплоть до 9 августа. «21 июля на границу с Финляндией 1940 года вышли соединения 32-й армии. Выход советских войск на границу с Финляндией означал окончательный провал планов финского руководства» – бодро заверяли доверчивого советского читателя авторы 12-томной «Истории Второй мировой войны». Действительно, в одной-единственной точке, в районе Куолисмаа, Иломантси советские войска вышли на линию границы 1940 года. Закончилось же это «окончательным провалом», то есть котлом окружения, из которого остатки двух советских дивизий вырвались, бросив тяжелое вооружение среди лесов и болот.
В ходе бессмысленной и беспощадной операции войска Карельского фронта потеряли 17 тысяч человек убитыми и пропавшими без вести, 47 тысяч ранеными. Потери Ленинградского фронта точно неизвестны; как было выше отмечено, официальные данные полностью игнорируют потери самых тяжелых боев 21 июня – 18 июля 1944 года. Далеко не полная оценка (без учета потерь десантной операции 59-й армии) приводит к цифре в 63 тысячи убитых и раненых. Единственным (и весьма сомнительным к тому же) «утешением» может служить лишь то, что потери 3-й советско-финской войны оказались в три раза меньше потерь чудовищной бойни Зимней войны.
Напротив, для финнов короткая 3-я война оказалась самой кровопролитной. Только безвозвратные потери (убитые и пропавшие без вести) оцениваются в разных источниках цифрами от 27 до 32 тысяч человек. Другими словами, безвозвратные потери фактически одного месяца боев 1944 года оказались больше потерь победоносного наступления лета-осени 1941-го. Факт, который, быть может, яснее всех других говорит о значительно возросшем к 1944 году боевом потенциале Красной армии.
Совершенно ошеломляющими оказались результаты боевых действий в воздухе. Напомню, что к 9 июня две финские авиагруппы на Карельском перешейке имели на вооружении всего 30 «Мессершмиттов». До конца июня 1944 года финны получили из Германии 39 «мессеров» Bf-109G, в июле – еще 19 машин. Как ни считай, но количественное превосходство советской истребительной авиации было 6–8-кратным. Проблема освоения новых самолетов летным составом (излюбленная тема отечественных историков, когда они начинают перечислять «объективные» причины разгрома советской авиации в первые дни советско-германской войны) решалась в финских ВВС очень просто: короткий инструктаж с разъяснением смысла немецких надписей на приборной доске, три-четыре ознакомительных полета – и в бой!
Результат. Ударная авиация выполнила все задачи по бомбардировке советских наземных войск, причем с минимальными потерями. По финским данным, в период с 9 июня по 18 июля пилоты авиагрупп LLv-24 и LLv-34 выполнили 2168 боевых вылетов и сбили 425 советских самолетов. При этом сами финны потеряли лишь 18 «Мессершмиттов», из них в боях с советскими истребителями – только 10. Немецкие истребители (23 «Фокке-вульфа») совершили 984 вылета и отчитались о 126 сбитых самолетах противника. На первый взгляд такие цифры производят впечатление необузданных «охотничьих рассказов», однако в официальнейшем сборнике «Гриф секретности снят» сообщается, что потери в Выборгско-Петрозаводской операции составили 311 самолетов. И опять же неизвестно, учли ли составители сборника потери ВВС Ленинградского фронта после взятия Выборга. В любом случае, даже если исходить из «стандартного» для воздушных боев Второй мировой войны трехкратного завышения числа заявленных побед над реальными, получается, что на один потерянный финский истребитель приходилось восемь сбитых советских самолетов.

Войны заканчиваются миром

Мог ли Сталин довести войну против Финляндии до победного конца? Разумеется, да. Нет оснований сомневаться в том, что Советский Союз располагал достаточными ресурсами для разгрома армии, в которой пушки считали сотнями, танки и самолеты – десятками. Тогда, летом 44-го года, неизвестными оставались лишь две величины: сколько времени займет победоносный поход на Хельсинки и есть ли у Сталина это время?
Известный психологический парадокс заключается в том, что все произошедшее представляется единственно возможным, а нереализованные альтернативы кажутся совершенно нереальными. Да, сегодня даже нерадивый школьник знает, что война закончилась 9 мая 1945 года, и Берлин взяла Красная армия. Но тогда, в июле 44-го, этого не мог знать ни один человек, включая Сталина и Маннергейма. А все могло бы быть совсем не так. 3 июля Красная армия освободила Минск, но от Минска до Берлина еще 950 километров, каждый из которых предстояло обильно полить кровью. Союзники на плацдармах в Нормандии находились на таком же расстоянии от Берлина, и никто еще не знал, будут ли немцы воевать на Западном фронте с тем же упорством, как и на Восточном. И бомба, взорвавшаяся в Ставке Гитлера 20 июля, могла взорваться чуть правее или левее, а в случае успеха покушения военный переворот в Берлине и капитуляция вермахта на Западе стали бы практически неизбежны. Надо ли объяснять, что такой исход войны товарища Сталина не устраивал абсолютно?
3-я советско-финская война завершилась практически на тех же рубежах (Выборг, западный берег реки Вуокса) и по той же самой причине, что и первая, Зимняя война. Быстро разгромить финскую армию не удалось, а втягиваться в затяжную изнурительную войну Сталин не рискнул, так как действия западных врагов-союзников в тот момент угрожали реализации гораздо более значимых для него планов.
Последний акт кровавой драмы принял форму трагифарса, по содержанию же он соответствовал последней серии всенародно любимых приключений Штирлица. Помните ту сцену, когда Сталин со своей неизменной трубкой в руках диктует письмо, в котором напоминает союзникам о недопустимости ведения сепаратных переговоров с врагом? Не знаю, пыхтел ли Черчилль в тот момент сигарой – меня там не было, но англичане вежливо и твердо напомнили Москве о том, что они «тоже воевали с финнами» и поэтому имеют право принять участие в заключении мирного договора на всех его этапах, начиная с выработки условий прекращения огня. Опять же не могу сказать точно – в каких выражениях тов. Сталин проклял тот день, когда он давил, давил и наконец-то додавил Черчилля до формального объявления войны Финляндии (произошло это 6 декабря 1941 года). И теперь возразить было нечего.
Результат виден уже в самых первых строках Соглашения о перемирии, которое было заключено «Правительством Союза Советских Социалистических Республик и Правительством Его Величества в Соединенном Королевстве Великобритании и Северной Ирландии, действующими от имени всех Объединенных Наций, находящихся в состоянии войны с Финляндией». А действуя совместно с Его Величеством в Соединенном Королевстве да еще и от имени Объединенных Наций, товарищ Сталин вынужден был «наступить на горло собственной песне», причем сразу во многих местах. Если в марте 1940 года переговоры велись под грохот канонады и мирный договор был подписан буквально «под дулом пушек», то в сентябре 44-го пришлось соблюсти элементарные приличия: огонь был прекращен за два дня до прибытия финской делегации в Москву и за две недели до того, как 19 сентября было подписано Соглашение о перемирии. И условия Соглашения пришлось согласовывать в ходе четырех встреч с послом Великобритании. И орган, который «впредь до заключения мира с Финляндией примет на себя регулирование и контроль за исполнением настоящих условий», получил официальное название Союзная (а не советская!) контрольная комиссия...
Необходимость согласовывать свои действия с ненавистными англосаксами гневом и болью отозвалась в сердцах тов. Сталина и его соратников. Милован Джилас в своих воспоминаниях пишет, что в январе 1948 года во время официального визита югославской делегации в Москву Жданов в присутствии Сталина говорил ему: «Мы допустили ошибку, не оккупировав Финляндию. Все было бы в порядке, если бы мы это сделали...» Я же смею предположить, что именно это они и надеялись сделать после окончания большой войны в Европе, но тут история описала новый крутой разворот, у американцев появились Бомба, стратосферные бомбардировщики и авиабазы, с которых эту бомбу можно было сбросить на Москву, Ленинград, Киев... С «ошибкой» пришлось смириться.
Что же касается условий Соглашения о перемирии (в основном подтвержденных в мирном договоре, заключенном 10 февраля 1947 года в Париже), то они в целом соответствовали «шести пунктам» марта 1944-го. Появились, однако, и новые требования. В 20 километрах от Хельсинки, в районе Порккала-Удд появилась советская военно-морская база. Размер репараций был снижен до 300 миллионов долларов, но с расчетом по довоенным (то есть значительно более низким) ценам на поставляемые в СССР товары. Самым же феерическим было требование о выплате задолженности Финляндии перед Германией в размере 6,5 миллиарда финских марок (сумма, равная арендной плате за Порккала-Удд на 1300 лет). Формально это означало, что Советский Союз объявляет себя правопреемником гитлеровского «рейха». Претензия, имеющая некоторые морально-политические основания, но едва ли основанная на законе и праве.
Чужое добро впрок не идет. В истинности этой мудрой поговорки может убедиться сегодня каждый турист, проезжающий из современной российской Карелии в современную финскую Финляндию. Из окна автомобиля может показаться, что не они нам, а мы им заплатили немереные миллиарды…

пятница, 6 июня 2014 г.